Сомерсет Моэм. Театр
Содержание:
Страница 1
Страница 2
Страница 3
страница 4
страница 5
страница 6
страница 7
Теперь Джулия держала в руках фотографию, где она была снята в
подвенечном платье.
"Господи, ну и пугало!"
Они решили сохранить помолвку в тайне, и Джулия сказала о ней только
Джимми Лэнгтону, двум или трем девушкам в труппе и своей костюмерше. Она
брала с них слово молчать и удивлялась, каким образом через двое суток все
в театре обо всем знали. Джулия была на седьмом небе от счастья. Она
любила Майкла еще более страстно, чем раньше, и с радостью выскочила бы за
него немедля, но его благоразумие оказалось сильнее. Что они такое? Двое
провинциальных актеров. Начинать завоевание Лондона в качестве соединенной
узами брака пары - значило ставить на карту возможность достичь успеха.
Джулия намекнула так прозрачно, как смогла, яснее некуда, что вполне
готова стать его любовницей, но на это он не пошел. Он был слишком
порядочен, чтобы воспользоваться ее любовью.
- "Ты б не была мне так мила, не будь мне честь милее!" [из
стихотворения Ричарда Лавлейса (1618-1658) "Лукасте, уходя на войну"] -
процитировал он.
Майкл был уверен, что, когда они поженятся, они будут горько сожалеть,
что стали жить как муж и жена еще до свадьбы. Джулия гордилась его
принципами. Он был внимателен, ласков, нежен, но довольно скоро стал
смотреть на нее как на что-то привычное, само собой разумеющееся; по его
манере, дружеской, но немного небрежной, можно было подумать, будто они
женаты уже много лет. Однако с присущей ему добротой он снисходительно и
даже благосклонно принимал все знаки ее любви. Джулия обожала сидеть,
прижавшись к Майклу - его рука обнимает ее за талию, ее щека прижата к его
щеке, - а уж если она могла приникнуть алчным ртом к его довольно-таки
тонким губам, это было поистине райским блаженством. И хотя Майкл, когда
они сидели вот так, предпочитал обсуждать роли, которые они играли, или
планы на будущее, она все равно была счастлива. Ей никогда не надоедало
восхищаться его красотой. Было сладостно чувствовать, когда она говорила
ему, какой точеный у него нос, как прекрасны его кудрявые каштановые
волосы, что рука Майкла чуть крепче сжимает ей талию, видеть нежность в
его глазах.
- Любимая, я стану тщеславен, как павлин.
- Но ведь просто глупо отрицать, что ты божественно хорош.
Джулия на самом деле так думала и говорила об этом, потому что это
доставляло ей удовольствие, но не только потому - она знала, что и он с
удовольствием слушает ее комплименты. Майкл относился к ней с нежностью и
восхищением, ему было легко с ней, он ей доверял, но Джулия прекрасно
знала, что он в нее не влюблен. Она утешала себя тем, что он любит ее так,
как может, и думала, что, когда они поженятся, ее страсть пробудит в нем
ответную страсть. А пока она призвала на помощь весь свой такт и проявляла
максимальную сдержанность. Она знала, что не может позволить себе ему
докучать. Знала, что не должна быть ему в тягость, что он никогда не
должен чувствовать, будто обязан чем-то поступаться ради нее. Майкл мог
оставить ее ради игры в гольф или завтрака со случайным знакомым - она
никогда не показывала ему даже намеком, что ей это неприятно. И,
подозревая, что ее сценический успех усиливает его чувство, Джулия
трудилась, как каторжная, чтобы хорошо играть.
На второй год их помолвки в Миддлпул приехал американский антрепренер,
выискивавший новые таланты и прослышавший про труппу Джимми Лэнгтона. Он
был очарован Майклом. Он послал ему за кулисы записку с приглашением зайти
к нему в гостиницу на следующий день. Майкл, еле живой от волнения,
показал записку Джулии; означать это могло только одно: ему хотят
предложить ангажемент. У Джулии упало сердце, но она сделала вид, что она
в таком же восторге, как он, и на следующий день пошла вместе с ним. Она
осталась в холле, а Майкл отправился беседовать с великим человеком.
- Пожелай мне удачи, - шепнул он, подходя к кабине лифта. - Это слишком
хорошо, чтобы можно было поверить.
Джулия сидела в кожаном кресле и всем сердцем желала, чтобы антрепренер
предложил Майклу такую роль, которую он отвергнет, или жалованье, принять
которое Майкл сочтет ниже своего достоинства. Или, наоборот, попросит
Майкла прочитать роль, на которую хочет его пригласить, и увидит, что она
ему не по зубам. Но когда полчаса спустя Майкл спустился в холл, Джулия
поняла по его сияющим глазам и легкой походке, что контракт заключен. На
какой-то миг Джулии показалось, будто ей сейчас станет дурно, и, пытаясь
выдавить на губах счастливую улыбку, она почувствовала, что мышцы не
повинуются ей.
- Все в порядке. Он говорит, это чертовски хорошая роль - молодого
парнишки, девятнадцати лет. Восемь или девять недель в Нью-Йорке, затем
гастроли по стране. Сорок недель, как одна, в труппе Джона Дру [Дру, Джон
(1853-1927) - американский актер]. Двести пятьдесят долларов в неделю.
- Любимый, я так за тебя рада.
Было ясно, что он ухватился за предложение обеими руками. Мысль о том,
чтобы отказаться, даже не пришла ему в голову.
"А я... я, - думала она, - если бы мне посулили тысячу долларов в
неделю, я бы не поехала, чтобы не разлучаться с ним".
Джулия была в отчаянии. Она ничем не сможет ему помешать. Надо
притворяться, будто она на седьмом небе от счастья. Майкл был слишком
возбужден, чтобы сидеть на месте, и они вышли на людную улицу.
- Это редкая удача. Конечно, в Америке все дорого, но я постараюсь
тратить от силы пятьдесят долларов в неделю; говорят, американцы очень
гостеприимны, и я смогу угощаться на даровщинку. Не вижу, почему бы мне не
скопить за сорок недель восемь тысяч долларов, а это тысяча шестьсот
фунтов.
("Он не любит меня. Ему на меня плевать. Я его ненавижу. Я готова его
убить. Черт побери этого американца!")
- А если он оставит меня на второй год, я буду получать триста долларов
в неделю. Это значит, что за два года я скоплю большую часть нужных нам
четырех тысяч фунтов. Почти достаточно, чтобы начать дело.
- На второй год?! - На какой-то миг Джулия перестала "владеть собой, и
в голосе ее послышались слезы. - Ты хочешь сказать, что уедешь на два
года?
- Ну, летом я, понятно, вернусь. Они оплачивают мне обратный проезд, и
я поеду домой, чтобы поменьше тратиться.
- Не знаю, как я тут буду без тебя!
Она произнесла эти слова весело, даже небрежно, словно из одной
вежливости.
- Мы с тобой великолепно проведем время летом, и, знаешь, год, даже два
пролетят в мгновение ока.
Майкл шел куда глаза глядят, но Джулия все время незаметно направляла
его к известной ей цели, и как раз в этот момент они оказались перед
дверьми театра. Джулия остановилась.
- Пока. Мне надо заскочить повидать Джимми.
Лицо Майкла омрачилось.
- Неужели ты хочешь меня бросить? Мне же не с кем поговорить. Я думал,
мы зайдем куда-нибудь, перекусим перед спектаклем.
- Мне ужасно жаль. Джимми меня ждет, а ты сам знаешь, какой он.
Майкл улыбнулся ей своей милой, добродушной улыбкой.
- Ну, тогда иди. Я не буду таить на тебя зла за то, что ты подвела меня
раз в жизни.
Он направился дальше, а Джулия вошла в театр через служебный вход.
Джимми Лэнгтон устроил себе в мансарде крошечную квартирку, попасть в
которую можно было через балкон первого яруса. Джулия позвонила у двери.
Открыл ей сам Джимми. Он был удивлен, но рад.
- Хелло, Джулия, входи.
Она прошла мимо него, не говоря ни слова, и лишь когда оказалась в его
захламленной, усеянной листами рукописей, книгами и просто мусором
гостиной, обернулась и посмотрела ему в лицо. Зубы ее были стиснуты, брови
нахмурены, глаза метали молнии.
- Дьявол!
Одним движением она подскочила к нему, схватила обеими руками за
расстегнутый ворот рубахи и встряхнула. Джимми попытался высвободиться, но
она была сильная, к тому же разъярена.
- Прекрати!
- Дьявол, свинья, грязная, подлая скотина!
Джимми размахнулся и отпустил ей пощечину. Джулия инстинктивно
выпустила его и прижала руку к лицу, так как ударил он больно. Джулия
заплакала.
- Негодяй! Шелудивый пес! Бить женщину!
- Это ты говори кому-нибудь другому, милочка. Ты разве не знаешь, что,
если меня ударят, пусть даже и женщина, я ударю в ответ?
- Я вас не трогала.
- Ты чуть не задушила меня.
- Вы это заслужили. О господи, да я готова вас убить.
- Ну-ка, сядь, цыпочка, и я дам тебе капельку виски, чтобы ты пришла в
себя. А потом все мне расскажешь.
Джулия оглянулась в поисках кресла, куда бы она могла сесть.
- Господи, настоящий свинушник. Почему вы не пригласите поденщицу,
чтобы она здесь убрала?
Сердитым жестом она скинула на пол книги с кресла, бросилась в него и
расплакалась, теперь уже всерьез. Джимми налил ей порядочную дозу виски,
добавил каплю содовой и заставил выпить.
- Ну, а теперь объясни, по какому поводу вся эта сцена из "Тоски"?
[опера Джакомо Пуччини (1858-1924), итальянского композитора]
- Майкл уезжает в Америку.
- Да?
Она вывернулась из-под руки, обнимавшей ее за плечи.
- Как вы могли? Как вы могли?
- Я тут совершенно ни при чем.
- Ложь. Вы, верно, не знаете даже, что этот мерзкий антрепренер в
Миддлпуле? Это ваша работа, нечего и сомневаться. Вы сделали это нарочно,
чтобы нас разлучить.
- Душечка, ты несправедлива ко мне. По правде говоря, я сказал, что он
может забрать у меня любого члена труппы, кроме Майкла Госселина.
Джулия не видела выражения его глаз при этих словах, иначе она спросила
бы себя, почему у него такой довольный вид, словно ему удалось сыграть с
кем-то очень хорошую шутку.
- Даже меня? - спросила она.
- Я знал, что актрисы ему не нужны. У них и своих хватает. Им нужны
актеры, которые умеют носить костюмы и не плюют в гостиной на пол.
- О, Джимми, не отпускайте Майкла. Я этого не переживу.
- Как я могу ему помешать? Его контракт со мной истекает в конце
нынешнего сезона. Это приглашение - большая удача для него.
- Но я его люблю. Я хочу его. А вдруг он в Америке кого-нибудь увидит?
Вдруг какая-нибудь богатая наследница увлечется им?
- Если любовь к тебе его не остановит, что ж, скатертью дорожка, сказал
бы я.
Его слова вновь привели Джулию в ярость.
- Поганый евнух, что вы знаете о любви?!
- Ох уж эти мне женщины, - вздохнул Джимми. - Если пытаешься лечь с
ними в постель, они называют тебя грязным старикашкой, если нет - поганым
евнухом...
- Ах, вы не понимаете! Он так потрясающе красив, они станут влюбляться
в него одна за другой, а он так легко поддается лести. За два года многое
может случиться.
- За два года?
- Если его хорошо примут, он останется еще на год.
- Ну, насчет этого можешь не волноваться. Он вернется в конце первого
же сезона, и вернется навсегда. Этот антрепренер видел его только в
"Кандиде". Единственная роль, в которой он более или менее сносен. Помяни
мое слово, не пройдет и месяца, как они обнаружат, что совершили
невыгодную сделку. Его ждет провал.
- Что вы понимаете в актерах!
- Все.
- Я бы с радостью выцарапала вам глаза.
- Предупреждаю, если ты попробуешь меня тронуть, на этот раз не
отделаешься легким шлепком, такую получишь затрещину, что неделю сесть не
сможешь.
- О господи, и не сомневаюсь. И вы называете себя джентльменом?
- Только когда я пьян.
Джулия хихикнула, и Джимми понял, что худшее осталось позади.
- Ты знаешь не хуже меня, что на сцене ему до тебя далеко. Говорю тебе:
ты будешь величайшей актрисой после миссис Кендел [Кендел, Мэдж
(1849-1935) - английская актриса]. Зачем тебе связывать себя с человеком,
который всегда будет камнем у тебя на шее? Вы хотите иметь собственный
театр, он будет претендовать на роль твоего партнера. Майкл никогда не
станет хорошим актером.
- У него есть внешность. Я могу вытащить его.
- От скромности ты не умрешь. Но тут ты ошибаешься. Если ты хочешь
добиться успеха, ты не можешь позволить себе иметь партнера, который не
дотягивает до тебя.
- Мне наплевать. Я скорее выйду замуж за него и потерплю провал, чем за
кого-нибудь другого, чтобы добиться успеха.
- Ты девственница?
Джулия снова хихикнула.
- Это вас не касается, но, представьте, да.
- Так я и думал. Ну, если это тебе не так важно, почему бы вам с ним не
отправиться на пару недель в Париж, когда мы закроемся? Он не отплывет в
Америку раньше августа. Может, тогда утихомиришься!
- Он не хочет. Он не такой человек. Он джентльмен.
- Даже высшие классы производят себе подобных.
- Ах, вы не понимаете! - надменно проговорила Джулия.
- Спорю, что и ты - тоже.
Джулия не снизошла до ответа. Она действительно была очень несчастна.
- Я не могу без него жить, говорю вам. Что мне с собой делать, когда он
уедет?
- Оставаться у меня. Я ангажирую тебя еще на год. У меня есть для тебя
куча новых ролей, и я приглядел актера на амплуа первого любовника. Не
актер, а находка. Ты не поверишь, насколько легче играть с партнером,
когда есть отдача. Я буду платить тебе двенадцать фунтов в неделю.
Джулия подошла к нему и испытующе посмотрела в глаза.
- И вы все это подстроили, чтобы заставить меня пробыть у вас еще
сезон? Разбили мне сердце, разрушили всю мою жизнь только ради того, чтобы
удержать в своем паршивом театре?!
- Клянусь, что нет. Ты мне нравишься, я восхищаюсь тобой. И за
последние два года дела у нас идут как никогда. Но, черт подери, такой
подлости я бы не совершил.
- Лгун, грязный лгун!
- Клянусь, это чистая правда.
- Докажите это тогда! - горячо сказала она.
- Как я могу доказать? Ты сама знаешь, я действительно порядочный
человек.
- Дайте мне пятнадцать фунтов в неделю, и я вам поверю.
- Пятнадцать фунтов в неделю! Тебе известно, какие у нас сборы. Я не
могу. А, ладно... Но мне придется добавлять три фунта из собственного
кармана.
- Не моя печаль!
После двух недель репетиций Майкла сняли с роли, на которую его
ангажировали, и три или четыре недели он ждал, пока ему подыщут что-нибудь
еще. Начал он в пьесе, которая не продержалась в Нью-Йорке и месяца.
Труппу послали в турне, но спектакль принимали все хуже и хуже, и его
пришлось изъять из репертуара. После очередного перерыва Майклу предложили
роль в исторической пьесе, где его красота предстала в таком выгодном
свете, что никто не заметил, какой он посредственный актер; в этой роли он
и закончил сезон. О возобновлении контракта не было и речи. Пригласивший
его антрепренер говорил весьма язвительно:
- Я бы много отдал, чтобы сквитаться с этим типом, Лэнгтоном, сукин он
сын! Он знал, что делает, когда подсовывал мне этого истукана.
Джулия регулярно писала Майклу толстые письма, полные любви и сплетен,
а он отвечал раз в неделю четким, аккуратным почерком, каждый раз четыре
страницы, не больше не меньше. Он неизменно подписывался "любящий
тебя...", но в остальном его послания носили скорее информационный
характер. При всем том Джулия ожидала каждого письма со страстным
нетерпением и без конца его перечитывала. Тон у Майкла был бодрый, но хотя
он почти ничего не говорил о театре, упоминал только, что роли ему
предложили дрянные, а пьесы, в которых пришлось играть, ниже всякой
критики, в театральном мире быстро все узнают, и Джулия слышала, что
успеха он не имел.
"Конечно, это с моей стороны свинство, - думала она, - но я так рада!"
Когда Майкл сообщил день приезда, Джулия не помнила себя от счастья.
Она заставила Джимми так построить программу, чтобы она смогла поехать в
Ливерпуль встретить Майкла.
- Если корабль придет поздно, я, возможно, останусь на ночь, - сказала
она Джимми.
Он иронически улыбнулся.
- Ты, видно, думаешь, что в суматохе возвращения домой тебе удастся его
совратить?
- Ну и свинья же вы!
- Брось, душенька. Мой тебе совет: подпои его, запрись с ним в комнате
и скажи, что не выпустишь, пока он тебя не обесчестит.
Но когда Джулия собралась ехать, Джимми проводил ее до станции.
Подсаживая в вагон, похлопал по руке:
- Волнуешься, дорогая?
- Ах, Джимми, милый, я безумно счастлива и до смерти боюсь.
- Ну, желаю тебе удачи. И не забывай: он тебя не стоит. Ты молода,
хороша собой, и ты - лучшая актриса Англии.
После отхода поезда Джимми направился в станционный буфет и заказал
виски с содовой. "Как безумен род людской" [Вильям Шекспир, "Сон в летнюю
ночь"] - вздохнул он. А Джулия в это время стояла в пустом купе и глядела
в зеркало.
"Рот слишком велик, лицо слишком тяжелое, нос слишком толстый. Слава
богу, у меня красивые глаза и красивые ноги. Не чересчур ли я накрашена?
Майкл не любит грима вне сцены. Но я жутко выгляжу без румян и помады.
Ресницы у меня что надо. А, черт побери, не такая уж я уродина".
Не зная до последнего момента, отпустит ли ее Джимми, Джулия не
предупредила Майкла, что встретит его. Он был удивлен и откровенно рад.
Его "прекрасные глаза сияли.
- Ты стал еще красивее, - сказала Джулия.
- Ах, не болтай глупостей, - засмеялся он, обнимая ее. - Ты ведь можешь
задержаться до вечера?
- Я могу задержаться до завтрашнего утра. Я заказала две комнаты в
"Адельфи", чтобы мы могли вволю поболтать.
- А не слишком "Адельфи" роскошно для нас?
- Ну, не каждый же день ты возвращаешься из Америки. Плевать на
расходы.
- Мотовочка, вот ты кто. Я не знал, когда мы войдем в док, поэтому
написал домой, что сообщу телеграммой время приезда. Телеграфирую, что
приеду завтра.
Когда они оказались в отеле, Майкл по приглашению Джулии пришел в ее
комнату, чтобы поговорить без помех. Она села к нему на колени, обвила его
шею рукой, прижалась щекой к щеке.
- Ах, как приятно снова быть дома, - вздохнула она.
- Можешь мне этого не говорить, - отозвался он, не догадавшись, что она
имеет в виду его объятия, а не Англию.
- Я тебе все еще нравлюсь?
- Еще как!
Она горячо поцеловала его.
- Ты не представляешь, как я по тебе скучала!
- Я полностью провалился в Америке, - сказал Майкл. - Не хотел тебе об
этом писать, чтобы зря не расстраивать. Они считали, что я никуда не
гожусь.
- Майкл! - вскричала она, словно не могла этому поверить.
- Думаю, я для них слишком типичный англичанин. Я им больше не нужен. Я
так и предполагал, но все же для проформы спросил, собираются ли они
продлить контракт, и они ответили: нет, ни за какие деньги.
Джулия молчала. Вид у нее был озабоченный, но сердце громко билось от
радости.
- Но мне все равно, честно. Мне не понравилась Америка. Конечно,
спорить не приходится, это удар по самолюбию, но что мне остается?
Улыбнуться, и все. Как-нибудь переживем. Если бы ты знала, с какими типами
там приходилось якшаться! Да по сравнению с некоторыми из них Джимми
Лэнгтон - настоящий джентльмен. Даже если бы они попросили меня остаться,
я бы отказался.
Хотя Майкл делал хорошую мину при плохой игре, Джулия видела, что он
глубоко уязвлен. С чем только, должно быть, ему не приходилось мириться!
Ей было ужасно его жаль, но, ах, какое она испытывала колоссальное
облегчение.
- Какие у тебя теперь планы? - спокойно спросила она.
- Ну, побуду какое-то время дома и все как следует обдумаю. А потом
поеду в Лондон, посмотрю, не удастся ли получить роль.
Она знала, что предлагать ему вернуться в Миддлпул было бесполезно.
Джимми Лэнгтон его не возьмет.
- Ты, вероятно, не захочешь поехать со мной?
Джулия не верила собственным ушам.
- Я? Любимый, ты же знаешь, что я с тобой - хоть на край света.
- Твой контракт кончается в конце этого сезона, и, если ты намерена
чего-то достичь, пора уже завоевывать Лондон. Я экономил в Америке каждый
шиллинг. Они называли меня скупердяем, но я и ухом не вел. Привез домой
около полутора тысяч фунтов.
- Как это тебе удалось, ради всего святого?
- Ну, я не очень-то раскошеливался, - радостно улыбнулся он. - Конечно,
театр на это не откроешь, но на то, чтобы жениться, хватит; я хочу
сказать, нам будет на что опереться, если мы не получим сразу ангажемента
или потом окажемся временно без работы.
Джулии понадобилось несколько секунд, чтобы осознать его слова.
- Ты хочешь сказать - пожениться сейчас?
- Конечно, это рискованно, когда у нас нет ничего в перспективе, но
иногда стоит пойти и на риск.
Джулия взяла его лицо в ладони и прижалась губами к его губам. Затем от
всего сердца вздохнула.
- Любимый, ты замечательный, и ты красив, как греческий бог, но ты -
самый большой глупец, какого я знала в жизни.
Вечером они пошли в театр, а за ужином заказали бутылку шампанского,
чтобы отпраздновать их воссоединение и поднять тост за счастливое будущее.
Когда Майкл проводил Джулию до дверей ее комнаты, она подставила ему щеку.
- Ты хочешь, чтобы я пожелал тебе доброй ночи в коридоре? Может, я
зайду к тебе на минуту?
- Лучше нет, любимый, - ответила она со спокойным достоинством.
Джулия ощущала себя высокородной девицей, которая должна блюсти все
традиции своей знатной и древней фамилии; ее чистота была бесценной
жемчужиной. Она также видела, что производит на редкость хорошее
впечатление. Майкл был настоящий джентльмен, и, черт подери, ей
приличествовало вести себя настоящей леди. Джулия была так довольна
разыгранной ею мизансценой, что, войдя в комнату и, пожалуй, излишне
громко защелкнув дверь, она гордо прошлась взад-вперед, милостиво кивая
направо и налево своим раболепным вассалам. Она протянула лилейную руку
для поцелуя трепещущему старому мажордому (в детстве он часто качал ее на
колене), и, когда он прижался к ней бледными губами, она почувствовала,
как на нее что-то капнуло. Слеза.
Первый год их брака был бы очень бурным, если бы не ровный характер
Майкла. Лишь радость, когда он получал хорошую роль, лихорадка во время
премьеры или возбуждение после вечеринки, на которой он выпил несколько
бокалов шампанского, были способны обратить практический ум Майкла к
любви. Никакая лесть, никакие соблазны не могли его совратить, если на
следующий день его ждала деловая встреча, для которой требовалась свежая
голова, или предстоял раунд в гольф, для которого был нужен верный глаз.
Джулия закатывала ему безумные сцены. Она ревновала его к приятелям по
артистическому клубу, к играм, которые уводили его от нее, к официальным
завтракам, которые он не пропускал под тем предлогом, что необходимо
заводить знакомства среди людей, которые могут им пригодиться. Ее
приводило в ярость, что, когда она доходила до истерического припадка, он
сидел совершенно спокойно, скрестив на коленях руки, с добродушной улыбкой
на красивом лице, словно все это просто забавно.
- Ты же не думаешь, что я бегаю за другими женщинами? - спрашивал он.
- Почем я знаю? Слепому видно, что на меня тебе наплевать.
- Тебе прекрасно известно, что ты для меня единственная женщина на
свете.
- О боже!
- Я не понимаю, чего ты хочешь.
- Я хочу любви. Я думала, что вышла за самого красивого мужчину в
Англии, а я вышла за портновский манекен.
- Не говори глупостей. Я - обыкновенный нормальный англичанин, а не
итальянский шарманщик.
Джулия величаво расхаживала взад-вперед по комнате. У них была
небольшая квартирка на Бэкингем-гейт, и развернуться там было негде, но
Джулия старалась как могла. Она вздымала руки к небесам.
- Я могла бы быть кривой и горбатой. Мне могло бы быть пятьдесят.
Неужели я настолько непривлекательна? Так унизительно вымаливать твою
любовь. Ах, как я несчастна!
- А это был удачный жест, дорогая. Словно ты посылаешь вперед крикетный
мяч. Запомни его.
Она бросала на него презрительный взгляд.
- Единственное, о чем ты способен думать. У меня разрывается сердце, а
ты говоришь о каком-то случайном жесте.
Но он видел по выражению ее лица, что она откладывала его в памяти, и
знал: когда представится случай, она воспользуется им.
- В конце концов любовь еще не все. Она хороша в положенное время и в
положенном месте. Мы неплохо развлекались во время медового месяца, на то
он и предназначен, а теперь пора браться за работу.
Им повезло. Оба они умудрились получить вполне приличные роли в пьесе,
которая имела успех. У Джулии была одна сильная сцена, всегда вызывавшая
бурные аплодисменты; удивительная красота Майкла произвела своего рода
сенсацию. Майкл с его корректной предприимчивостью, с его веселым
добродушием создал им прекрасную рекламу, фотографии их обоих стали
появляться в иллюстрированных газетах. Их часто приглашали на званые
вечера, и Майкл, несмотря на свою бережливость, не колеблясь, тратил
деньги на прием людей, которые могли оказаться им полезны. Джулию прямо
поражала его щедрость в этих случаях. Антрепренер театра, в котором они
играли, предложил Джулии главную роль в следующей пьесе, и, хотя там не
было ничего подходящего для Майкла и ей очень хотелось отказаться, он ей
этого не разрешил. Он сказал, что они не могут позволить чувствам мешать
делу. А вскоре и Майкл получил роль в исторической пьесе.
Они оба играли, когда разразилась война. К гордости и отчаянию Джулии
Майкл тут же записался в добровольцы, но с помощью одного из старых
отцовских сослуживцев, который был важной персоной в Военном министерстве,
ему очень скоро присвоили офицерское звание. Когда Майкл отправился во
Францию, Джулия горько сожалела о всех тех упреках, которыми она так часто
осыпала его, и решила, если он будет убит, покончить с собой. Она хотела
стать сестрой милосердия и тоже поехать на фронт - по крайней мере станет
ходить по одной земле с ним; но Майкл объяснил, что ее патриотический долг
- продолжать выступления, и она была не в силах отказать ему в просьбе,
которая могла оказаться последней. Майкл от души наслаждался войной. Он
пользовался большой популярностью в полковом клубе, и старые кадровые
офицеры приняли его как своего, несмотря на то, что он был актером.
Казалось, будто семья потомственных военных, из которой он вышел,
поставила на нем свою печать, так что он инстинктивно стал держаться и
даже думать, как профессиональный офицер. Майкл был тактичен, умел себя
вести и искусно пускал в ход свои связи, он просто неминуемо должен был
попасть в свиту какого-нибудь генерала. Он проявил себя хорошим
организатором и последние три года войны провел в ставке
главнокомандующего. Вернулся Майкл майором с крестом и орденом Почетного
легиона.
Тем временем Джулия сыграла ряд крупных ролей и была признана лучшей
актрисой младшего поколения. Театр во время войны процветал, и Джулия
немало выгадывала тем, что играла в спектаклях, которые долго не сходили
со сцены. Жалованье возросло, и с помощью разумных советов Майкла она
умудрилась, хотя и с трудом, выжимать из антрепренеров по восемьдесят
фунтов в неделю. Майкл приезжал в Англию в отпуск, и Джулия бывала безумно
счастлива. Хотя он не был бы в большей безопасности, занимайся он
разведением овец в Новой Зеландии, Джулия вела себя так, будто те
коротенькие периоды, что он с ней проводил, - последние дни, которыми ему
суждено наслаждаться в этом мире, будто он только что вырвался из кошмара
окопной жизни. Она была с ним нежна, заботлива и нетребовательна.
А незадолго до конца войны Джулия его разлюбила.
Она была в то время беременна. По мнению Майкла, заводить тогда ребенка
было довольно опрометчиво, но Джулии было уже под тридцать, и она решила,
что если они вообще хотят иметь детей, то откладывать больше нельзя. Ее
положение в театре настолько упрочилось, что она могла позволить себе
исчезнуть со сцены на несколько месяцев, и притом, что Майкла могли в
любой момент убить, - конечно, он говорил, что ему абсолютно ничего не
грозит, но он просто успокаивал ее, даже генералов и тех убивали, -
удержать ее в жизни мог только его ребенок. Роды предстояли в конце года.
Джулия ждала следующего отпуска Майкла как никогда раньше. Чувствовала она
себя прекрасно, но немного растерянно и беспомощно, страшно тосковала по
его объятиям, ей так нужны были его защита и покровительство. Майкл
приехал. Он был удивительно красив в своей хорошо скроенной форме с
нашивками штабиста и короной на погонах. Он загорел и в результате
лишений, которые испытывал в ставке, довольно сильно пополнел. Коротко
стриженный, с бравой выправкой и беспечным видом, он выглядел военным до
кончиков ногтей. Настроение у него было великолепное, и не только потому,
что он выбрался на несколько дней домой, - уже был виден конец войны.
Майкл намеревался уйти из армии как можно скорее. Что толку иметь хоть
какие-то связи, если не использовать их? Так много молодых актеров
покинули сцену - кто из патриотизма, кто потому, что оставшиеся дома
патриоты сделали их жизнь невыносимой, кто по призыву, - что главные роли
попали в руки людей или непригодных для военной службы, или уволенных из
армии по ранению. Обстановка была на редкость благоприятная, и Майкл
понимал, что если не будет терять времени, он сможет выбирать роли по
своему усмотрению. А когда он вновь напомнит о себе публике, они начнут
присматривать театр и при той репутации, которой добилась Джулия, без
риска начнут собственное дело.
Они проговорили обо всем этом за полночь, а потом легли в постель.
Джулия страстно прильнула к нему, он ее обнял. После трех месяцев
воздержания Майкл был настроен на любовный лад.
- Ты моя милая женушка, - прошептал он.
Он прижался губами к ее губам. И вдруг Джулию охватило смутное
отвращение. Она еле удержалась, чтобы его не оттолкнуть. Раньше ей
казалось, что его тело, его юное прекрасное тело пахнет цветами и медом,
она жадно вдыхала этот сладостный аромат, такие вот ощущения и приковывали
ее к Майклу, но теперь каким-то таинственным образом Майкл утратил свое
очарование. Джулия осознала, что он потерял аромат юности и стал просто
мужчиной. Она почувствовала легкую тошноту. Она не могла ответить на его
пыл, больше всего ей хотелось, чтобы он поскорее удовлетворил желание,
перевернулся на другой бок и уснул. Джулия долго лежала без сна. Она была
в смятении. Сердце ее щемило, она знала, что лишилась чего-то очень
дорогого, ей было себя жаль, она готова была заплакать, но в то же время
ее переполняло торжество; казалось, она мстит ему за свои прошлые, такие
горькие муки. Она была свободна от уз, которые привязывали ее к Майклу, и
ликовала. Теперь она будет с ним на равных. Джулия вытянула ноги и
облегченно вздохнула: "Господи, как прекрасно быть самой себе хозяйкой".
Они позавтракали в спальне, Джулия - в постели, Майкл - за маленьким
столиком рядом. Она всматривалась в него, в то время как он читал газету,
острым, оценивающим взглядом. Неужели каких-то три месяца могли так его
изменить? А может быть, все годы она смотрела на Майкла глазами, которые
впервые увидели его, когда он вышел в Миддлпуле на сцену во всем
великолепии юности и красоты и поразил ее любовью, как смертельной
болезнью? Майкл все еще был удивительно хорош собой. В конце концов ему
всего тридцать шесть, но юность осталась позади; с коротко стриженной
головой, обветренной кожей, легкими морщинками, уже начинающими бороздить
его гладкий лоб и появляться у уголков глаз, он был - решительно и
бесповоротно - мужчиной. Он утратил свою щенячью грацию, жесты его стали
однообразны. Взятые в отдельности, это были мелочи, но, собранные вместе,
они абсолютно все меняли. Майкл постарел.
Они по-прежнему жили в квартирке, снятой, когда они только приехали в
Лондон. Хотя последнее время Джулия очень неплохо зарабатывала, казалось,
нет смысла переезжать, пока Майкл находится в действующей армии. Однако
теперь, когда они ожидали ребенка, квартира, безусловно, была слишком
мала. Джулия присмотрела дом в Риджентс-парке, который очень ей
понравился. Она хотела заблаговременно там обосноваться и ждать родов.
Дом выходил окнами в сад. Над бельэтажем, где помещались гостиная и
столовая, были две спальни, а на втором этаже еще две комнаты, которые
можно было использовать как дневную и ночную детские. Майклу все очень
понравилось, даже цена показалась ему умеренной. Джулия за последние
четыре года зарабатывала настолько больше него, что предложила меблировать
дом за свой счет. Они стояли в одной из двух спален.
- Я могу перевезти для своей спальни то, что у нас есть, - сказала она.
- А для тебя куплю хороший гарнитур у Мейпла.
- Я бы не стал входить в большие расходы на мою комнату, - улыбнулся
он, - вряд ли я часто стану ею пользоваться.
Майкл любил спать с ней в одной постели. Не будучи страстным, он был
нежен, и ему доставляло животное наслаждение чувствовать ее рядом с собой.
Много лет это было ее величайшей радостью. Сейчас мысль об этом привела ее
в раздражение.
- О, я не уверена, что мы сможем позволить себе эти глупости, пока не
родится ребенок. До тех пор тебе придется спать одному.
- Я об этом не подумал. Если ты считаешь, что для малыша так лучше...
Майкл демобилизовался буквально в тот же день, как кончилась война, и
сразу получил ангажемент. Он вернулся на сцену куда лучшим актером, чем
раньше. Беспечные замашки, приобретенные им в армии, были на сцене весьма
эффектны. Непринужденный, спортивный, всегда веселый малый, с легкой
улыбкой и сердечным смехом, он хорошо подходил для салонных пьес. Его
высокий голос придавал особую пикантность фривольной реплике, и, хотя
серьезная страсть по-прежнему выглядела у него неубедительно, он мог
предложить руку и сердце словно в шутку, объясниться с таким видом, будто
сам над собой смеется, и так провести задорную любовную сцену, что публика
была в восторге. Майкл никогда и не пытался играть никого, кроме самого
себя. Он специализировался на ролях жуиров, богатых повес,
джентльменов-игроков, гвардейцев и славных молодых бездельников.
Антрепренеры любили его. Майкл усердно работал и подчинялся указаниям.
Главное для него было получить роль, а какую - не имело особого значения.
Он упорно добивался жалованья, которого, считал, заслуживает, но, если ему
это не удавалось, предпочитал согласиться на меньшее, чем сидеть без
работы.
Майкл тщательно продумал свои планы. Зимой, сразу после конца войны,
разразилась эпидемия инфлюэнцы. Родители Майкла умерли. Он получил в
наследство около четырех тысяч фунтов, что вместе с его сбережениями и
деньгами Джулии составило почти семь тысяч. Однако плата за театральное
помещение чудовищно подскочила, жалованье актерам и рабочим сцены также
возросло, и для того, чтобы открыть собственный театр, требовалось теперь
куда больше денег. Суммы, которой до войны с избытком могло хватить,
теперь было далеко не достаточно. Оставалось одно - заинтересовать
богатого человека, который вошел бы с ними в пай, чтобы один или два
неудачных спектакля не выбили их из седла. Говорили, что всегда можно
найти простофилю, который выпишет чек на кругленькую сумму для постановки
новой пьесы, но когда вы переходили от слов к делу, обнаруживалось, что
главную роль в этой пьесе должна играть какая-нибудь красотка, которой он
покровительствует, и деньги будут даны только при этом условии. Много лет
назад Майкл и Джулия часто шутили насчет того, что какая-нибудь богатая
старуха влюбится в Майкла и поможет ему открыть свой театр, но они уже
давно поняли, что молодому актеру, у которого жена - актриса и он ей
верен, никакой такой богатой старухи не отыскать. И все же они нашли
женщину с деньгами, причем отнюдь не старуху, но интересовалась она не
Майклом, а Джулией.
Долли де Фриз была вдова. Эта низенькая, тучная, несколько мужеподобная
женщина с красивым орлиным носом, красивыми темными глазами, неуемной
энергией, экспансивная и вместе с тем неуверенная в себе обожала театр.
Когда Джулия и Майкл решили попытать счастья в Лондоне, Джимми Лэнгтон, к
которому она порой приходила на выручку, когда казалось, что ему придется
закрыть театр, дал к ней рекомендательное письмо с просьбой по возможности
им помочь. Миссис де Фриз уже видела Джулию в Миддлпуле. Она устроила
несколько званых вечеров, чтобы познакомить молодых актеров с
антрепренерами, и пригласила их в свой великолепный дом возле Гилдфорда,
где они окунулись в роскошь, которая никогда им не снилась. Майкл ей
совсем не понравился. Джулия восхищалась цветами, которые Долли де Фриз
присылала к ней на квартиру и в уборную театра, была в восторге от ее
подарков: сумочек, несессеров, бус из полудрагоценных камней, брошей, но
никак не показывала, что догадывается, чем вызвана щедрость Долли, и
принимала ее исключительно как дань своему таланту. Когда Майкл ушел на
войну, Долли настаивала на том, чтобы Джулия переехала к ней, в ее дом на
Монтегью-сквер, но Джулия, пылко поблагодарив, отказалась, причем в такой
тактичной форме, что Долли, вздохнув и уронив слезу, не могла не
восхищаться ею еще сильней. Когда родился Роджер, Джулия пригласила Долли
быть его крестной матерью.
Некоторое время Майкл подумывал, не обратиться ли к Долли. Но он был
достаточно проницателен и понимал, что даже если бы она и сделала что-то
для Джулии, она ничего не сделает для него. А Джулия наотрез отказалась
прибегать к ее помощи.
- Она и так была к нам очень добра, право, я не могу еще что-то у нее
клянчить, и будет так неприятно, если она откажет.
- Игра стоит свеч, а она, если и потеряет на этом кое-что, даже не
почувствует. Я уверен, что ты могла бы ее уломать, если бы захотела.
Джулия ничуть в этом не сомневалась. Майкл так наивен в некоторых
вещах; она не считала нужным указывать ему на очевидные факты.
Но Майкл был не из тех, кто легко отступается от того, что задумал.
Госселины ехали в Гилдфорд, чтобы провести субботу и воскресенье у Долли,
в новой машине, которую Джулия подарила Майклу ко дню рождения. Был
прекрасный, теплый вечер, Майкл только недавно купил преимущественное
право на постановку трех пьес, которые им обоим понравились, и слышал о
здании театра, которое можно было снять на приемлемых условиях. Все было
готово, чтобы начать дело, не хватало одного - денег. Майкл уговаривал
Джулию воспользоваться предстоящим визитом.
- Сам попроси, если тебе так хочется, - нетерпеливо сказала Джулия. -
Говорю тебе: я просить не стану.
- Мне она не даст. А ты можешь из нее веревки вить.
- Мы с тобой уже хорошо знаем, при каких условиях финансируют пьесы.
Или человек хочет получить славу, пусть даже плохую, или он в кого-нибудь
влюблен. Куча людей болтает об искусстве, но редко увидишь, чтобы они
платили за него чистоганом, если не надеются извлечь из этого что-нибудь
для самих себя.
- Что ж, предоставим Долли всю славу, какую она захочет.
- Ей нужно совсем другое.
- Что ты имеешь в виду?
- А ты не догадываешься?
Только тут его осенило. Майкл был так изумлен, что сбавил скорость.
Неужели Джулия права? Он всегда считал, что не нравится Долли, а уж
предполагать, что она в него влюблена, - это ему и в голову не могло
прийти. Конечно, Джулия - женщина проницательная, ничего не пропустит, но
она так ревнива, крошка, ей вечно кажется, будто женщины вешаются ему на
шею. Спору нет, Долли подарила ему к рождеству запонки, но он-то полагал,
она просто не хочет, чтобы он был в обиде, - ведь Джулии она подарила
брошь, которая стоит не меньше двухсот фунтов. Должно быть, это было
сделано для отвода глаз. Ну, он может, положа руку на сердце, сказать, что
никогда не подавал ей надежд. Джулия хихикнула:
- Нет, милый, она влюблена, но не в тебя.
Майкл смутился. И как это Джулия всегда угадывает, о чем он думает? Да,
от нее ничего не скроешь.
- Тогда зачем ты навела меня на эту мысль? Выражайся, ради всего
святого, так, чтобы тебя можно было понять.
Это Джулия и сделала.
- В жизни не слышал такой чепухи! - воскликнул Майкл. - У тебя просто
грязное воображение, Джулия.
- Брось, милый.
- Нет, я не верю ни единому твоему слову. В конце концов у меня тоже
есть глаза. Неужели я бы ничего не заметил?
Джулия еще никогда не видела его таким рассерженным.
- И даже если это правда, я думаю, ты сумеешь за себя постоять. Это
один шанс на тысячу, просто безумие его пропустить.
- Клавдио и Изабелла в "Мера за меру" [комедия Вильяма Шекспира].
- Подло так говорить, Джулия. Я все же джентльмен.
"Nemo me impune lacessit".
Остаток пути прошел в грозовом молчании.
Миссис де Фриз не спала и поджидала их.
- Я не хотела ложиться, пока не увижу вас, - сказала она, заключая
Джулию в объятия и целуя в обе щеки. Майклу она едва пожала руку.
Джулия с удовольствием провалялась все утро в постели, просматривая
воскресные газеты. Она начинала с театральных новостей, затем переходила к
светской хронике, затем к женской странице и, наконец, скользила взглядом
по заголовкам остальных статей. Рецензии на книги она не удостаивала
вниманием, ей было вообще непонятно, зачем на них тратят так много места.
Майкл, спавший в соседней комнате, заглянул пожелать ей доброго утра и
вышел в сад. Вскоре раздался негромкий стук в дверь, вошла Долли. Ее
большие черные глаза сияли. Она села на край кровати и взяла Джулию за
руку.
- Дорогая, я разговаривала с Майклом. Я хочу финансировать ваш театр.
У Джулии громко забилось сердце.
- О, Майкл не должен был вас просить. Я не хочу. Вы и так уже столько
для нас сделали.
Долли наклонилась и поцеловала Джулию в губы. Голос ее был ниже, чем
обычно, и слегка дрожал.
- Ах, моя любовь, разве вы не знаете, что я сделала бы для вас все на
свете! Это будет так замечательно, это так сблизит нас, и я буду так вами
горда!
Они услышали, что по коридору, насвистывая, идет Майкл; когда он вошел
в комнату и Долли обернулась к нему, ее глаза были полны слез.
- Я ей рассказала.
Майкл не мог сдержать радости.
- Вот это женщина! - Он присел на кровать с другой стороны и взял
Джулию за руку, которую только что отпустила Долли. - Ну, что скажешь,
Джулия?
Она задумчиво взглянула не него.
- Vous l'avez voulu, Georges Dandin" ["Ты этого хотел, Жорж Данден"
(франц.)].
- Что это?
- Мольер.
Как только был подписан договор товарищества и Майкл снял помещение на
осенний сезон, он нанял агента по рекламе. В газеты были посланы краткие
извещения об открытии нового театра. Майкл вместе с агентом приготовил
интервью для Джулии и для себя самого, которые они дадут прессе. В
еженедельных газетах появились их фотографии - поодиночке, вдвоем и вместе
с Роджером, - они взяли семейный тон и старались выжать из него все что
можно. Они еще не решили, которой из трех пьес лучше начать. И вот как-то
днем, когда Джулия сидела у себя в спальне и читала роман, вошел Майкл с
рукописью в руке.
- Послушай, я хочу, чтобы ты просмотрела эту пьесу. Агент только что
прислал ее. По-моему, ее ждет сногсшибательный успех. Но ответ надо дать
сразу.
Джулия отложила роман.
- Я сейчас за нее возьмусь.
- Я буду внизу. Передай, когда кончишь, я приду, и мы с тобой ее
обсудим. Там для тебя изумительная роль.
Джулия читала быстро, лишь проглядывая те сцены, которые ее не
интересовали, уделяя все внимание роли героини, - ведь ее, естественно,
будет играть она. Окончив, она дернула колокольчик и попросила служанку
(которая была также ее костюмершей) сказать Майклу, что она его ждет.
- Ну, что ты думаешь?
- Пьеса хорошая. Она должна иметь успех.
Он услышал в ее голосе некоторое сомнение.
- В чем же тогда вопрос? Твоя роль замечательная. Такие вещи ты умеешь
делать лучше всех. Много комедийных сцен, и чувств хоть отбавляй.
- Роль чудесная, я не спорю; меня смущает мужская роль.
- Она тоже совсем неплоха.
- Да, но ему пятьдесят, и если ты сыграешь его моложе, пропадет самая
соль. А роль пожилого человека тебе ни к чему.
- Да я и не собирался его играть. На нее годится только один актер,
Монт Верной. И мы заполучим его. А я буду играть Джорджа.
- Но это такая крошечная роль. Зачем она тебе?
- А почему нет?
- Я думала, мы откроем собственный театр для того, чтобы оба могли
выступать в главных ролях.
- Ну, мне на это наплевать. Если в пьесе есть стоящая роль для тебя,
меня нечего принимать в расчет. Может быть, в следующей пьесе больше
повезет.
Джулия откинулась в кресле, и слезы потекли у нее по щекам.
- Ах, какая я свинья!
Майкл улыбнулся. Его улыбка была так же обаятельна, как прежде. Он
подошел и опустился рядом с ней на колени, обнял.
- Что с тобой сегодня, старушка?
Глядя на него теперь, Джулия никак не могла понять, что вызывало в ней
раньше такую безумную страсть. Теперь мысль об интимных отношениях с ним
возбуждала в ней тошноту. К счастью, Майклу очень понравилась спальня,
которую она для него обставила. Постель никогда не была для него на первом
месте, и он испытал даже облегчение, увидев, что Джулия больше не
предъявляет к нему никаких претензий. Он удовлетворенно думал, что
рождение ребенка успокоило ее, он на это и надеялся, и лишь сожалел, что
они не завели его гораздо раньше. Раза два он пытался, больше из
любезности, чем по иной причине, возобновить их супружеские отношения, но
Джулия выдвигала тот или иной предлог: она устала, не очень хорошо себя
чувствует, у нее завтра два выступления, не считая утренней примерки
костюмов. Майкл принял это с полнейшим спокойствием. С Джулией теперь было
куда легче ладить, она не устраивала больше сцен, и он чувствовал себя
счастливее, чем прежде. У него на редкость удачный брак; когда он глядел
на другие пары, он не мог не видеть, как ему повезло. "Джулия славная
женщина и умна, как сто чертей, с ней можно поговорить обо всем на свете.
Лучший товарищ, какой у меня был, клянусь вам. Да, я не стыжусь
признаться, что скорее проведу с ней день наедине, чем сыграю раунд в
гольф".
Джулия с удивлением обнаружила, что стала жалеть Майкла с тех пор, как
разлюбила его. Она была добрая женщина и понимала, каким это будет для
него жестоким ударом по самолюбию, если он хотя бы заподозрит, как мало
сейчас значит для нее. Она продолжала ему льстить. Джулия заметила, что он
уже вполне спокойно выслушивает дифирамбы своему точеному носу и
прекрасным глазам. Она посмеивалась про себя, видя, как он глотает самую
грубую лесть. Больше она не боялась хватить через край. Взгляд ее все чаще
останавливался на его тонких губах. Они делались все тоньше - к тому
времени, когда он состарится, рот его превратится в узкую холодную щель.
Бережливость Майкла, которая в молодости казалась забавной, даже
трогательной чертой, теперь внушала ей отвращение. Когда люди попадали в
беду, а с актерами это бывает нередко, они могли надеяться на сочувствие и
хорошие слова, но никак не на звонкую монету. Он считал себя чертовски
щедрым, когда расставался с гинеей, а пятифунтовый билет был для него
пределом мотовства. Скоро он обнаружил, что Джулия тратит на хозяйство
много денег, и, сказав, что хочет избавить ее от хлопот, взял бразды
правления в свои руки. После этого ничто не пропадало зря. Каждый пенни
был на учете. Джулия не понимала, почему прислуга их не бросает. Видимо,
потому, что Майкл был с ними мил. Своим сердечным, приветливым, дружеским
обращением он добивался того, что все они стремились ему угодить, и
кухарка разделяла его удовлетворение, когда находила мясника, который
продавал на пенс с фунта дешевле, чем все остальные. Джулия не могла
удержаться от смеха, думая, какая пропасть лежит между ним, с его страстью
к экономии в жизни, и теми бесшабашными мотами, которых он так хорошо
изображает на сцене. Она была уверена, что Майкл не способен на широкий
жест, и вот вам, пожалуйста, словно ничего не может быть естественней, он
готов отойти в сторону, чтобы дать ей хороший шанс. Джулия была так
глубоко растрогана, что не могла говорить. Она горько упрекала себя за те
дурные мысли, которые все последнее время возникали у нее в голове.
Они поставили эту пьесу, и она имела успех. После того они ставили
новые пьесы год за годом. Майкл вел театр тем же методом и с той же
бережливостью, что и дом, извлекая каждое пенни из тех спектаклей, которые
имели успех, когда же спектакль проваливался, что, естественно, порой
случалось, потери их бывали сравнительно невелики. Майкл льстил себя
мыслью, что во всем Лондоне не найдется театра, где бы так мало тратили на
постановки. Он проявлял великую изобретательность, преображая старые
декорации в новые, а используя на все лады мебель, которую он постепенно
собрал на складе, не должен был тратиться на прокат. Они завоевали
репутацию смелого и инициативного театра, так как Майкл был готов пойти на
риск и поставить пьесу неизвестного автора, чтобы иметь возможность
платить высокие отчисления известным. Он выискивал актеров, которые не
имели случая создать себе имя и не претендовали поэтому на высокую оплату.
И сделал несколько очень удачных находок.
Когда прошло три года, положение их настолько упрочилось, что Майкл
смог взять в банке ссуду, чтобы арендовать только что построенное
театральное помещение. После длительных дебатов они решили назвать его
"Сиддонс-театр". Пьеса, которой они открыли тот сезон, потерпела фиаско,
то же произошло и со следующей. Джулия испугалась и пришла в уныние. Она
решила, что новый театр неудачливый, что она надоела публике. Вот тогда-то
Майкл оказался на высоте. Он был невозмутим.
- В нашем деле всякое бывает, сегодня хорошо, а завтра плохо. Ты -
лучшая актриса в Англии. В труппе есть всего три человека, которые
приносят деньги в кассу независимо от пьесы, и ты - одна из них. Ну, было
у нас два провала. А следующая пьеса пойдет на ура, и мы с лихвой
возместим все убытки.
Как только Майкл твердо почувствовал себя на ногах, он попробовал
откупиться от Долли де Фриз, но она и слушать его не хотела, а его
холодность ничуть не трогала ее. Наконец-то Майкл встретил достойного
противника. Долли не видела никаких оснований вынимать свой вклад из
предприятия, которое, судя по всему, процветает и участие в котором
позволяет ей быть в тесном контакте с Джулией. И вот теперь, набравшись
мужества, он снова попытался избавиться от нее. Долли с негодованием
отказалась покинуть их в беде, и Майкл в результате махнул рукой. Он
утешался тем, что Долли, наверное, оставит своему крестнику Роджеру
кругленькую сумму. У нее не было никого, кроме племянников в Южной Африке,
а при взгляде на Долли сразу было видно, что у нее высокое кровяное
давление. А пока что Майкла вполне устраивало иметь загородный дом возле
Гилдфорда, куда можно было приехать в любое время. Это избавляло от
расходов на собственную дачу. Третья пьеса имела большой успех, и Майкл,
естественно, напомнил Джулии свои слова - теперь она видит, что он был
прав. Майкл говорил так, будто вся заслуга принадлежит ему одному. Джулия
чуть было не пожелала, чтобы эта пьеса тоже провалилась, как и две
предыдущие, - так ей хотелось хоть немного сбить с него спесь. Майкл
чересчур высокого мнения о себе. Конечно, нельзя отрицать, что он в своем
роде умен, нет, скорее, хитер и практичен, но далеко не так умен, как он
воображает. Не было такой вещи на свете, в которой бы он не разбирался
лучше других - по его собственному мнению.
Мало-помалу Майкл все реже стал появляться на сцене. Его куда больше
привлекала административная деятельность.
- Я хочу поставить наш театр на такие же деловые рельсы, на каких стоит
любая фирма в Сити, - говорил он.
Майкл считал, что с большей пользой потратит вечер, если, в то время
как Джулия выступает, будет посещать периферийные театры в поисках
талантов. У него была записная книжка, куда он вносил имена всех актеров,
которые, как ему казалось, подавали надежды. Затем Майкл взялся за
режиссуру. Его всегда возмущало, что режиссеры требуют такие большие
деньги за постановку спектакля, а в последнее время кое-кто из них даже
претендовал на долю со сборов. Наконец выпал случай, когда два режиссера,
которые больше всего" нравились Джулии, были заняты, а единственный
оставшийся из тех, кому она доверяла, не мог уделить им все свое время.
- Я бы не прочь сам попытать счастья, - сказал Майкл.
Джулия колебалась. Майкл не отличался фантазией, идеи его были
банальны. Она не была уверена, что актеры станут слушать его указания. Но
режиссер, которого они могли заполучить, потребовал такой несусветный
гонорар, что им оставалось одно - дать Майклу попробовать свои силы. Он
справился куда лучше, чем она ожидала. Он был добросовестен, внимателен,
скрупулезен. Он не жалел труда. И, к своему изумлению, Джулия увидела, что
он извлекает из нее больше, чем любой другой режиссер. Он знал, на что она
способна, и, знакомый с каждой ее интонацией, каждым выражением ее
чудесных глаз, каждым движением ее грациозного тела, мог преподать ей
советы, которые помогли ей создать одну из своих лучших ролей. С актерами
труппы он был взыскателен, но дружелюбен. Когда у них начинали сдавать
нервы, его добродушие, его искренняя доброжелательность сглаживали все
острые углы. После этого спектакля у них уже не возникал вопрос о том, кто
будет ставить их пьесы. Авторы любили Майкла, так как, не обладая
творческим воображением, он был вынужден предоставлять пьесам говорить
самим за себя, и часто, не вполне уверенный в том, что именно хотел
сказать автор, он должен был выслушивать их указания.
Джулия стала богатой женщиной. Она не могла не признать, что Майкл так
же осмотрителен с ее деньгами, как со своими собственными. Он следил за ее
вложениями и, когда ему удавалось выгодно продать ее акции, был доволен не
меньше, чем если бы они принадлежали ему самому. Он положил ей очень
большой оклад и с гордостью заявлял, что она - самая высокооплачиваемая
актриса в Лондоне, но, когда играл сам, никогда не назначал себе больше
того, что, по его мнению, стоила его роль, а ставя пьесу, записывал в
статью расхода гонорар, который они дали бы второразрядному режиссеру. За
дом и образование Роджера они платили пополам. Роджера записали в Итон
через неделю после рождения. Нельзя было отрицать, что Майкл щепетильно
честен и справедлив. Когда Джулия осознала, насколько она богаче его, она
захотела взять все издержки на себя.
- Не вижу для этого никаких оснований, - сказал Майкл. - До тех пор,
пока я смогу вносить свою долю, я буду это делать. Ты получаешь больше
меня потому, что стоишь дороже. Я назначаю тебе такую плату потому, что ты
зарабатываешь ее.
Можно было только восхищаться его самоотречением, тем, как он жертвовал
собой ради нее. Если у него и были раньше честолюбивые планы относительно
себя самого, он отказался от них, чтобы способствовать ее карьере. Даже
Долли, не любившая его, признавала его бескорыстие. Какая-то непонятная
стыдливость мешала Джулии худо говорить о нем с Долли, но Долли, при ее
проницательном уме, уже давно разглядела, как невероятно Майкл раздражает
свою жену, и считала долгом время от времени напоминать, насколько он ей
полезен. Все его хвалили. Идеальный муж. Джулии казалось, что никто, кроме
нее, не представляет, каково жить с мужем, который так чудовищно
тщеславен. Его самодовольный вид, когда он выигрывал у своего противника в
гольф или брал над кем-нибудь верх при сделке, совершенно выводил ее из
себя. Майкл упивался своей ловкостью. Он был зануда, жуткий зануда! Он
всегда все рассказывал Джулии, делился замыслами, возникавшими у него. Это
было очень приятно в те времена, когда находиться рядом с ним доставляло
ей наслаждение, но уже многие годы его прозаичность была ей невыносима.
Что бы Майкл ни описывал, он входил в мельчайшие подробности. И он кичился
не только своей деловой хваткой - с возрастом он стал невероятно кичиться
своей внешностью. В молодости его красота казалась Майклу чем-то само
собой разумеющимся, теперь же он начал обращать на нее большое внимание и
не жалел никаких трудов, чтобы уберечь то, что от нее осталось. Это
превратилось у него в навязчивую идею. Он чрезвычайно заботился о своей
фигуре; не брал в рот ничего, что грозило бы ему прибавкой веса, и не
забывал про моцион. Когда ему показалось, что он начинает лысеть, он тут
же обратился к врачу-специалисту, и Джулия не сомневалась, что если бы он
мог сохранить это в тайне, он пошел бы на пластическую операцию и подтянул
кожу лица. Он взял обыкновение сидеть немного задрав вверх подбородок,
чтобы не так были видны морщины на шее, и держался неестественно прямо,
чтобы не отвисал живот. Он не мог пройти мимо зеркала, не взглянув в него.
Он всячески напрашивался на комплименты и сиял от удовольствия, когда ему
удавалось добиться их. Хлебом его не корми - только скажи, как он хорош.
Джулия горько усмехалась, думая, что сама приучила к этому Майкла. В
течение многих лет она твердила ему, как он прекрасен, и теперь он просто
не может жить без лести. Это была его ахиллесова пята. Безработной актрисе
достаточно было сказать ему в глаза, что он неправдоподобно красив, как
ему начинало казаться, будто она подходит для той роли, на которую ему
нужен человек. В течение многих лет, насколько Джулии было известно, Майкл
не имел дела с женщинами, но, перевалив за сорок пять, он стал заводить
легкие интрижки. Джулия подозревала, что ни к чему серьезному они не
приводили. Он был осторожен, и нужно ему было по-настоящему только одно -
чтобы им восхищались. Джулия слышала, что, когда его дамы становились
слишком настойчивы, он использовал жену как предлог, чтобы от них
избавиться. Или он не мог рисковать тем, что она будет оскорблена в своих
чувствах, или она подозревала что-то, или устраивала сцены ревности - не
одно, так другое, - но, "пожалуй, будет лучше, если их дружба кончится".
- И что они находят в нем? - воскликнула Джулия, обращаясь к пустой
комнате.
Она взяла наугад десяток его последних фотографий и пересмотрела их
одну за другой. Пожала плечами.
- Что ж, не мне их винить. Я тоже влюбилась в него. Конечно, тогда он
был красивее.
Джулии взгрустнулось при мысли, как сильно она любила его. Ей казалось,
что жизнь обманула ее, потому что ее любовь умерла. Она вздохнула.
- И у меня так болит спина, - сказала она.
