Сомерсет Моэм. Театр
 
 Содержание:
 Страница 1
 Страница 2
 Страница 3
 страница 4
 страница 5
 страница 6
 страница 7


10

   В дверь постучали.
   - Войдите, - сказала Джулия.
   Вошла Эви.
   - Вы не собираетесь лечь отдохнуть, мисс Лэмберт? -  Она  увидела,  что
Джулия сидит на полу, окруженная кучей фотографий.  -  Что  это  вы  такое
делаете?
   - Смотрю сны. - Джулия подняла две фотографии. - "Взгляни  сюда  -  вот
два изображенья" [Вильям Шекспир, "Гамлет"].
   На одной Майкл был снят в роли Меркуцио, во всей  сияющей  красе  своей
юности, на другой -  в  своей  последней  роли:  белый  цилиндр,  визитка,
полевой бинокль через плечо. У него был невероятно самодовольный вид.
   Эви шмыгнула носом.
   - Потерянного не воротишь.
   - Я думала о прошлом, и у меня теперь страшная хандра.
   - Нечего удивляться. Коли начинаешь думать о прошлом,  значит,  у  тебя
уже нет будущего.
   - Заткнись, старая корова, -  сказала  Джулия:  она  могла  быть  очень
вульгарной.
   - Ну хватит, пошли, не то вечером вы ни  на  что  не  будете  годны.  Я
приберу весь этот разгром.
   Эви была горничная и костюмерша Джулии. Она появилась у нее в Миддлпуле
и приехала вместе с ней  в  родной  Лондон  -  она  была  кокни  [уроженец
Ист-Энда  (рабочий  квартал  Лондона);  речь  кокни   отличается   особым,
нелитературным произношением и грамматическими  неправильностями].  Тощая,
угловатая, немолодая,  с  испитым  лицом  и  рыжими,  вечно  растрепанными
волосами, которые не мешало помыть; у нее не хватало спереди  двух  зубов,
но, несмотря на неоднократное предложение Джулии дать ей деньги  на  новые
зубы, Эви не желала их вставлять.
   - Сколько я ем, для того и моих зубов много. Только мешать будет,  коли
напихаешь себе полон рот слоновьих клыков.
   Майкл  уже  давно  хотел,  чтобы  Джулия  завела  себе  горничную,  чья
внешность больше соответствовала бы их положению, и пытался  убедить  Эви,
что две должности слишком трудны для нее,  но  Эви  и  слышать  ничего  не
желала.
   - Говорите что хотите, мистер Госселин,  а  только  пока  у  меня  есть
здоровье да силы, никто другой не будет прислуживать мисс Лэмберт.
   - Мы все стареем. Эви, мы все уже немолоды.
   Эви, шмыгнув носом, утерла его пальцем.
   - Пока мисс Лэмберт достаточно молода,  чтобы  играть  женщин  двадцати
пяти  лет,  я  тоже  достаточно  молода,  чтобы  одевать  ее  в  театре  и
прислуживать ей дома, - Эви кинула на  него  проницательный  взгляд.  -  И
зачем это вам надо платить два жалованья - такую кучу денег!  -  когда  вы
имеете всю работу заодно?
   Майкл добродушно рассмеялся:
   - В этом что-то есть, Эви, милочка.
   ...Эви выпроводила Джулию из комнаты и погнала ее наверх. Когда не было
дневного спектакля, Джулия обычно  ложилась  поспать  часа  на  два  перед
вечерним, а затем делала легкий  массаж.  Она  разделась  и  скользнула  в
постель.
   - Черт подери, грелка совершенно остыла.
   Джулия взглянула на стоявшие  на  камине  часы.  Ничего  удивительного,
грелка прождала ее чуть не час. Вот уж не думала, что так долго пробыла  в
комнате Майкла, разглядывая фотографии и перебирая в памяти прошлое.
   "Сорок шесть. Сорок шесть. Сорок шесть. Я уйду со сцены в шестьдесят. В
пятьдесят восемь - турне по Южной Африке и Австралии. Майкл  говорит,  там
можно изрядно набить карман. Сыграю все свои старые роли. Конечно, даже  в
шестьдесят я смогу играть сорокапятилетних. Но откуда их взять?  Проклятые
драматурги!"
   Стараясь припомнить пьесу, в которой была бы хорошая роль  для  женщины
сорока пяти лет, Джулия уснула. Спала  она  крепко  и  проснулась  только,
когда пришла массажистка. Эви принесла вечернюю  газету,  и,  пока  Джулии
массировали длинные стройные ноги и плоский живот, она, надев очки, читала
те самые театральные новости, что  и  утром,  ту  же  светскую  хронику  и
страничку для женщин. Вскоре в комнату вошел  Майкл  и  присел  к  ней  на
кровать.
   - Ну, как его зовут? - спросила Джулия.
   - Кого?
   - Мальчика, которого мы пригласили к ленчу.
   - Понятия не имею. Я отвез его в театр и думать о нем забыл.
   Мисс Филиппе, массажистке, нравился Майкл. С ним тебя не  ждут  никакие
неожиданности. Он всегда говорит одно и то же, и знаешь, что  отвечать.  И
нисколько не задается. А красив!.. Даже трудно поверить!
   - Ну, мисс Филиппе, сгоняем жирок?
   - Ах, мистер Госселин, да на мисс Лэмберт  нет  и  унции  жира.  Просто
чудо, как она сохраняет фигуру.
   - Жаль, что вы не можете массировать меня, мисс  Филиппе.  Может  быть,
согнали бы и с меня лишек.
   -  Что  вы  такое  говорите,  мистер  Госселин!   Да   у   вас   фигура
двадцатилетнего юноши. Не представляю, как вы этого  добиваетесь,  честное
слово, не представляю.
   - "Скромный образ жизни, высокий образ мыслей" [Цицерон,  "Из  писем  к
близким"].
   Джулия не обращала внимания на  их  болтовню,  но  ответ  мисс  Филиппе
достиг ее слуха:
   - Конечно, нет ничего лучше массажа, я  всегда  это  говорю,  но  нужно
следить и за диетой, с этим не приходится спорить.
   "Диета, - подумала Джулия. - Когда мне стукнет шестьдесят, я  дам  себе
волю. Буду есть столько хлеба с маслом, сколько захочу, буду есть  горячие
булочки на завтрак, картофель  на  ленч  и  картофель  на  обед.  И  пиво.
Господи, как я люблю пиво! Гороховый суп, суп с томатом, пудинг с  патокой
и вишневый пирог. Сливки, сливки, сливки. И, да поможет мне бог, никогда в
жизни больше не прикоснусь к шпинату".
   Когда массаж  был  окончен,  Эви  принесла  Джулии  чашку  чаю,  ломтик
ветчины, с которого было  срезано  сало,  и  кусочек  поджаренного  хлеба.
Джулия встала с постели, оделась и поехала с Майклом в театр.  Она  любила
приезжать туда за час до начала спектакля. Майкл пошел обедать в клуб. Эви
еще раньше приехала в кэбе, и, когда Джулия вошла в свою уборную, там  уже
все было готово. Джулия снова  разделась  и  надела  халат.  Садясь  перед
туалетным столиком, чтобы наложить грим, Джулия  заметила  в  вазе  свежие
цветы.
   - Цветы? От кого? От миссис де Фриз?
   Долли  всегда  присылала  ей  огромные  букеты  к  премьере,  к  сотому
спектаклю и к двухсотому, если он бывал,  а  в  промежутках,  всякий  раз,
когда заказывала цветы для своего дома, отправляла часть их Джулии.
   - Нет, мисс.
   - Лорд Чарлз?
   Лорд Чарлз Тэмерли был самый давний и самый  верный  поклонник  Джулии;
проходя мимо цветочного магазина, он обычно заходил  туда  и  выбирал  для
Джулии розы.
   - Там есть карточка, - сказала Эви.
   Джулия взглянула не нее. Мистер Томас Феннел. Тэвисток-сквер.
   - Ну и название. Кто бы это мог быть, как ты думаешь, Эви?
   - Верно, какой-нибудь бедняга, которого ваша роковая  красота  стукнула
обухом по голове.
   - Стоят не меньше фунта. Тэвисток-сквер звучит  не  очень-то  роскошно.
Чего доброго, неделю сидел без обеда, чтобы их купить.
   - Вот уж не думаю.
   Джулия наложила на лицо грим.
   - Ты чертовски не романтична, Эви. Раз я не хористка, ты не  понимаешь,
почему мне присылают цветы. А ноги у  меня,  видит  бог,  получше,  чем  у
большинства этих дев.
   - Идите вы со своими ногами, - сказала Эви.
   - А я тебе скажу, очень даже недурно, когда мне в  мои  годы  присылают
цветы. Значит, я еще ничего.
   - Ну, посмотрел бы он на вас сейчас, ни в жисть бы  не  прислал,  я  их
брата знаю, - сказала Эви.
   - Иди к черту!
   Но когда Джулия кончила гримироваться и Эви надела ей  чулки  и  туфли,
Джулия воспользовалась теми несколькими минутами, что  у  нее  оставались,
чтобы присесть к бюро и написать своим  четким  почерком  благодарственную
записку мистеру Томасу Феннелу за  его  великолепные  цветы.  Джулия  была
вежлива от природы, а кроме того взяла себе за  правило  отвечать  на  все
письма поклонников ее таланта. Таким образом она поддерживала  контакт  со
зрителями. Надписав конверт, Джулия кинула карточку в мусорную  корзину  и
стала надевать костюм,  который  требовался  для  первого  акта.  Мальчик,
вызывающий актеров на сцену, постучал в дверь уборной:
   - На выход, пожалуйста.
   Эти слова все еще вызывали у Джулии глубокое волнение,  хотя  один  бог
знает, сколько раз она их слышала. Они подбадривали ее,  как  тонизирующий
напиток.  Жизнь  получала  смысл.  Джулии  предстояло  перейти   из   мира
притворства в мир реальности.



11

   На следующий день Джулию пригласил к ленчу  Чарлз  Тэмерли.  Его  отец,
маркиз Деннорант, женился на богатой наследнице,  и  Чарлзу  досталось  от
родителей значительное состояние. Джулия часто бывала у него  на  приемах,
которые он любил устраивать в своем особняке на Хилл-стрит. В глубине души
она питала глубочайшее презрение к важным дамам и благородным господам,  с
которыми встречалась у него, ведь сама она зарабатывала  хлеб  собственным
трудом и была художником в своем деле, но она понимала, что может  завести
там полезные связи. Благодаря им газеты писали о великолепных премьерах  в
"Сиддонс-театре", и когда Джулия фотографировалась на  загородных  приемах
среди кучи аристократов, она знала, что это хорошая реклама. Были одна-две
первые актрисы моложе ее, которым не очень-то нравилось, что она зовет  по
крайней мере трех герцогинь по имени. Это не огорчало  Джулию.  Джулия  не
была блестящей собеседницей, но глаза ее так сияли, слушала  она  с  таким
внимательным видом,  что,  как  только  она  научилась  жаргону  светского
общества, с ней никому не было скучно. У Джулии был большой подражательный
дар, который она обычно сдерживала, считая, что это может  повредить  игре
на сцене, но в этих кругах она обратила его  в  свою  пользу  и  приобрела
репутацию остроумной женщины. Ей было приятно нравиться им, этим праздным,
элегантным дамам, но она смеялась про себя над тем, что  их  ослепляет  ее
романтический ореол. Интересно, что бы они подумали, если бы узнали, как в
действительности прозаична жизнь преуспевающей актрисы, какого она требует
неустанного труда, какой постоянной заботы о  себе,  насколько  необходимо
вести при этом монотонный, размеренный образ жизни! Но  Джулия  давала  им
благожелательные советы, как  лучше  употреблять  косметику,  и  позволяла
копировать фасоны своих платьев. Одевалась она всегда великолепно.  Майкл,
наивно полагавший, что она покупает свои  туалеты  за  бесценок,  даже  не
представлял, сколько она в действительности тратит на них.
   Джулия имела репутацию добропорядочной женщины  в  обоих  своих  мирах.
Никто не сомневался, что ее брак с Майклом - примерный брак. Она считалась
образцом супружеской верности. В то же время многие люди  в  кругу  Чарлза
Тэмерли были убеждены, что она - его любовница.  Но  эта  связь,  полагали
они, тянется так долго, что стала вполне респектабельной, и когда их обоих
приглашали на конец  недели  в  один  и  тот  же  загородный  дом,  многие
снисходительные хозяйки помещали их в соседних комнатах. Слухи об их связи
распустила в свое время леди Чарлз Тэмерли, с которой Чарлз Тэмерли  давно
уже не жил, но  в  действительности  в  этом  не  было  ни  слова  правды.
Единственным основанием для этого служило то, что Чарлз вот  уже  двадцать
лет был безумно влюблен в Джулию и, бесспорно, разошлись супруги  Тэмерли,
и так не очень между собой ладившие, из-за нее. Забавно, что свела  Джулию
и Чарлза сама леди Чарлз. Они трое случайно оказались на  вилле  Долли  де
Фриз, когда Джулия, в то время молоденькая актриса, имела в  Лондоне  свой
первый успех. Был большой прием, и ей все уделяли усиленное внимание. Леди
Чарлз, тогда женщина лет за тридцать, с репутацией красавицы, хотя,  кроме
глаз, у нее не было ни одной красивой черты, и она умудрялась  производить
эффектное  впечатление  лишь  благодаря   дерзкой   оригинальности   своей
внешности, перегнулась через стол с милостивой улыбкой:
   - О мисс Лэмберт, я, кажется, знала вашего батюшку, я тоже с Джерси. Он
был врач, не правда ли? Он часто приходил в наш дом.
   У Джулии засосало под ложечкой. Теперь она  вспомнила,  кто  была  леди
Чарлз до замужества, и увидела приготовленную  ей  ловушку.  Она  залилась
смехом.
   - Вовсе нет, - ответила она.  -  Он  был  ветеринар.  Он  ходил  к  вам
принимать роды у сук. В доме ими кишмя кишело.
   Леди Чарлз не нашлась сразу, что сказать.
   - Моя мать очень любила собак, - ответила она наконец.
   Джулия радовалась, что на приеме не было Майкла. Бедный ягненочек,  это
страшно задело бы его гордость. Он всегда называл ее отца "доктор Ламбер",
произнося имя на французский лад, и когда, вскоре после войны, он  умер  и
мать Джулии переехала к сестре на Сен-Мало, стал называть тещу  "мадам  де
Ламбер". В начале ее карьеры все это еще как-то трогало Джулию, но теперь,
когда она твердо стала на ноги и утвердила свою репутацию большой актрисы,
она по-иному смотрела на вещи. Она была склонна, особенно  среди  "сильных
мира сего", подчеркивать, что ее отец - всего-навсего ветеринар. Она  сама
не могла бы объяснить почему, но чувствовала, что ставит их этим на место.
   Чарлз Тэмерли догадался, что его жена хотела намеренно унизить  молодую
актрису, и рассердившись, лез из кожи вон, чтобы быть с ней  любезным.  Он
попросил разрешения нанести ей визит и преподнес чудесные цветы.
   Ему было тогда около сорока. Изящное тело венчала маленькая головка,  с
не очень красивыми, но весьма аристократическими чертами лица. Он  казался
чрезвычайно хорошо воспитанным, что  соответствовало  действительности,  и
отличался утонченными  манерами.  Лорд  Чарлз  был  ценителем  всех  видов
искусства. Он покупал современную живопись и собирал старинную мебель.  Он
очень любил музыку и был на  редкость  хорошо  начитан.  Сперва  ему  было
просто забавно приходить в крошечную квартирку на Бэкингем-плейс-роуд, где
жили двое молодых актеров. Он видел, что они бедны, и ему приятно щекотало
нервы знакомство с -  как  он  наивно  полагал  -  настоящей  богемой.  Он
приходил к ним несколько раз, и  для  него  было  настоящим  приключением,
когда его пригласили на ленч, который  им  подавало  форменное  пугало  по
имени Эви, служившее у  них  горничной.  Лорд  Чарлз  не  обращал  особого
внимания на Майкла, который, несмотря на  свою  бьющую  в  глаза  красоту,
казался ему довольно заурядным молодым человеком, но Джулия покорила  его.
У нее были темперамент, характер и кипучая энергия, с которыми ему еще  не
приходилось сталкиваться. Несколько раз лорд Чарлз ходил в театр  смотреть
Джулию и сравнивал ее исполнение с игрой великих актрис мира,  которых  он
видел в свое время. Ему казалось, что у нее очень яркая  индивидуальность.
Ее обаяние было бесспорно. Его сердце затрепетало от  восторга,  когда  он
внезапно понял, как она талантлива.
   "Вторая Сиддонс, возможно,  больше,  чем  Эллен  Терри"  [Терри,  Эллен
Алисия (1848-1928) - английская актриса].
   В те дни Джулия не считала нужным ложиться днем  в  постель,  она  была
сильна, как лошадь, и никогда не уставала, и они  часто  гуляли  вместе  с
лордом Чарлзом в парке. Она чувствовала, что ему хочется видеть в ней дитя
природы. Джулии это вполне подходило. Ей не надо  было  прилагать  усилий,
чтобы казаться искренней, открытой и девически восторженной.  Чарлз  водил
ее в Национальную галерею, в музей Тейта [музей классической и современной
живописи в Лондоне] и Британский музей, и она испытывала  от  этого  почти
такое  удовольствие,  какое  выказывала.  Лорд  Тэмерли   любил   делиться
сведениями, Джулия была рада их получать. У нее была цепкая память, и  она
очень много от него узнала.  Если  впоследствии  она  могла  рассуждать  о
Прусте [Пруст, Марсель  (1871-1922)  -  французский  писатель]  и  Сезанне
[Сезанн, Поль (1839-1906)  -  французский  живописец]  в  самом  избранном
обществе так, что все поражались ее высокой  культуре,  обязана  этим  она
была лорду Чарлзу. Джулия поняла, что он влюбился в нее, еще до  того  как
он сам это осознал. Ей казалось это довольно забавным. С ее точки  зрения,
лорд Чарлз был пожилой мужчина, и она думала о нем, как  о  добром  старом
дядюшке. В то время Джулия  еще  была  без  ума  от  Майкла.  Когда  Чарлз
догадался, что любит ее, его манера обращения с ней немного изменилась, он
стал стеснительным и часто, оставаясь с ней наедине, молчал.
   "Бедный ягненочек, - сказала она себе, - он такой  большой  джентльмен,
что просто не знает, как ему себя вести".
   Сама-то она уже давно решила, какой ей держаться линии поведения, когда
он откроется ей в любви, что  рано  или  поздно  обязательно  должно  было
произойти. Одно она даст ему понять без обиняков: пусть не воображает, раз
он лорд, а она - актриса, что ему стоит только поманить и  она  прыгнет  к
нему в постель. Если он  попробует  с  ней  такие  штучки,  она  разыграет
оскорбленную добродетель и, вытянув вперед руку - роскошный жест, которому
ее научила Жанна Тэбу, - укажет ему пальцем на дверь.  С  другой  стороны,
если он будет скован, не сможет выдавить из себя путного слова от смущения
и расстройства чувств, она и сама будет робка и трепетна, слезы в голосе и
все в этом духе; она скажет, что ей и в  голову  не  приходило,  какие  он
испытывает к ней чувства, и -  нет,  нет,  это  невозможно,  это  разобьет
Майклу сердце. Они хорошо выплачутся вместе, и потом все будет  как  надо.
Чарлз прекрасно воспитан и не станет ей надоедать, если она раз и навсегда
вобьет ему в голову, что дело не выгорит.
   Но когда объяснение наконец произошло, все  было  совсем  не  так,  как
ожидала Джулия. Они  с  Чарлзом  гуляли  в  Сент-Джеймс-парке,  любовались
пеликанами и обсуждали - по ассоциации,  -  будет  ли  она  в  воскресенье
вечером играть Милламант [героиня комедии "Пути светской жизни" У.Конгрива
(1670-1729), английского комедиографа]. Затем они вернулись домой к Джулии
выпить по чашечке чаю. Съели пополам сдобную лепешку.  Вскоре  лорд  Чарлз
поднялся, чтобы уйти. Он вынул из кармана миниатюру и протянул Джулии.
   - Портрет Клэрон. Это актриса восемнадцатого века,  у  нее  было  много
ваших достоинств.
   Джулия взглянула на хорошенькое  умное  личико,  окаймленное  пудреными
буклями, и подумала, настоящие ли бриллианты на рамке или стразы.
   - О, Чарлз, это слишком дорогая вещь. Как мило с вашей стороны!
   - Я так и думал, что она вам понравится. Это - нечто вроде  прощального
подарка.
   - Вы уезжаете?
   Джулия была удивлена, он ничего ей  об  этом  не  говорил.  Лорд  Чарлз
взглянул на нее с легкой улыбкой.
   - Нет. Но я намерен больше не встречаться с вами.
   - Почему?
   - Я думаю, вы сами это знаете не хуже меня.
   И тут Джулия совершила позорный поступок. Она села  и  с  минуту  молча
смотрела на миниатюру. Выдержав идеальную паузу, она подняла  глаза,  пока
они  не  встретились  с  глазами  Чарлза.  Она  могла  вызвать  слезы   по
собственному желанию, это был один из ее самых эффектных трюков, и теперь,
хотя она не издала ни звука, ни всхлипа, слезы заструились у нее по  лицу.
Рот чуть-чуть приоткрыт, глаза, как у обиженного  ребенка,  -  все  вместе
создавало на редкость  трогательную  картину.  Лорд  Чарлз  не  мог  этого
вынести; его черты исказила гримаса боли. Когда он  заговорил,  голос  его
был хриплым от обуревавших его чувств:
   - Вы любите Майкла, так ведь?
   Джулия чуть заметно кивнула. Сжала губы, словно пытаясь овладеть собой,
но слезы по-прежнему катились у нее по щекам.
   - У меня нет никаких шансов?
   Он подождал ответа, но она лишь подняла руку  ко  рту  и  стала  кусать
ногти, по-прежнему глядя на него полными слез глазами.
   - Вы не представляете, какая для меня мука видеть вас. Вы хотите, чтобы
я продолжал с вами встречаться?
   Она снова чуть заметно кивнула.
   - Клара устраивает мне сцены. Она догадалась,  что  я  в  вас  влюблен.
Простой здравый смысл требует, чтобы мы расстались.
   На этот раз Джулия слегка покачала головой.  Всхлипнула.  Откинулась  в
кресле и отвернулась. Вся ее поза говорила о том, сколь глубока ее скорбь.
Кто бы мог устоять? Чарлз сделал шаг  вперед  и,  опустившись  на  колени,
заключил сломленное горем, безутешное существо в свои объятия.
   - Улыбнитесь, ради всего святого. Я не могу этого  вынести.  О  Джулия,
Джулия!.. Я так вас люблю, я  не  могу  допустить,  чтобы  из-за  меня  вы
страдали. Я на все согласен. Я не буду ни на что претендовать.
   Джулия повернула к нему залитое слезами  лицо  ("Господи,  ну  и  видок
сейчас у меня!") и протянула ему губы. Он нежно ее поцеловал. Поцеловал  в
первый и единственный раз.
   - Я не хочу терять вас, - глухим от слез голосом произнесла она.
   - Любимая! Любимая!
   - И все будет, как раньше?
   - В точности.
   Она глубоко и удовлетворенно вздохнула и минуты две  оставалась  в  его
объятиях. Когда лорд Чарлз ушел, Джулия встала с  кресла  и  посмотрела  в
зеркало. "Сукина ты дочь", - сказала она самой себе. Но тут же засмеялась,
словно ей вовсе не стыдно, и пошла в ванную комнату вымыть лицо  и  глаза.
Она была в приподнятом настроении. Услышав,  что  пришел  Майкл,  она  его
позвала:
   - Майкл, посмотри, какую миниатюру подарил мне только что Чарлз. Она на
каминной полочке. Это настоящие драгоценные камни или подделка?
   Когда леди Чарлз оставила  мужа,  Джулия  несколько  встревожилась:  та
грозила подать в суд на развод,  и  Джулии  не  очень-то  улыбалась  мысль
появиться в роли соответчицы. Недели две-три она  сильно  нервничала.  Она
решила ничего не рассказывать Майклу без крайней  необходимости,  и  слава
богу, так как впоследствии выяснилось, что угрозы леди Чарлз  преследовали
единственную цель: заставить ни в чем не повинного  супруга  назначить  ей
как можно более солидное содержание. Джулия удивительно ловко  управлялась
с Чарлзом. Им было ясно без слов, что при ее любви к  Майклу  ни  о  каких
интимных отношениях не может быть и речи, но в остальном он  был  для  нее
всем: ее другом,  ее  советчиком,  ее  наперсником,  человеком,  к  помощи
которого она всегда  могла  обратиться  в  случае  необходимости,  который
утешит ее при любой неприятности.  Джулии  стало  немного  трудней,  когда
Чарлз, с присущей ему чуткостью, увидел, что она больше не  любит  Майкла;
пришлось призвать на помощь весь свой такт. Конечно, она, не  задумываясь,
без особых угрызений совести сделалась бы его любовницей. Будь он, скажем,
актером и люби ее так давно и сильно, она бы легла с ним в постель  просто
из дружеских чувств; но с Чарлзом это было невозможно. Джулия относилась к
нему с большой нежностью, но он  был  так  элегантен,  так  воспитан,  так
культурен, она просто не могла представить его в роли любовника. Все равно
что лечь в постель с object d'art [предметом искусства (франц.)]. Даже его
любовь к театру вызывала в ней легкое презрение. В конце концов  она  была
творцом, а он - всего-навсего зрителем. Чарлз хотел, чтобы она ушла к нему
от Майкла. Они купят в Сорренто, на берегу Неаполитанского залива, виллу с
огромным садом, заведут шхуну и будут проводить долгие дни  на  прекрасном
темно-красном море. Любовь, красота и искусство вдали от мира.
   "Чертов дурак, - думала  Джулия.  -  Как  будто  я  откажусь  от  своей
карьеры, чтобы похоронить себя в какой-то дыре".
   Джулия сумела убедить Чарлза, что она слишком многим обязана Майклу,  к
тому же у нее ребенок; не может же она допустить,  чтобы  его  юная  жизнь
омрачилась сознанием того, что его мать  -  дурная  женщина.  Апельсиновые
деревья - это, конечно, прекрасно, но на его великолепной вилле у  нее  не
будет и минуты душевного покоя от мысли, что  Майкл  несчастен,  а  за  ее
ребенком присматривают чужие люди.  Нельзя  думать  только  о  себе,  ведь
правда? О других тоже  надо  подумать.  Джулия  была  так  прелестна,  так
женственна! Иногда она спрашивала Чарлза, почему он  не  разведется  и  не
женится на какой-нибудь милой девушке. Ей невыносима мысль, что из-за  нее
он зря тратит свою жизнь. Чарлз отвечал, что  она  единственная,  кого  он
любит и будет любить до конца своих дней.
   - Ах, это так печально, - говорила Джулия.
   Тем не менее она всегда была начеку, и если ей чудилось,  что  какая-то
женщина собирается подцепить Чарлза на крючок, Джулия  делала  все,  чтобы
испортить ей игру. Если опасность  казалась  особенно  велика,  Джулия  не
останавливалась перед сценой ревности. Они уже давно пришли к  соглашению,
конечно,  не  прямо,  а  при  помощи  осторожных  намеков   и   отдаленных
иносказаний, со всем тактом, которого можно было ждать от лорда Чарлза при
его воспитанности, и от Джулии, при ее добром сердце, что если  с  Майклом
что-нибудь  случится,  они  так  или  иначе  избавятся  от  леди  Чарлз  и
соединятся узами брака. Но у Майкла было идеальное здоровье.
   В  этот  день  Джулия  получила  огромное  удовольствие  от  ленча   на
Хилл-стрит. Был большой прием. Джулия никогда не потворствовала  Чарлзу  в
его стремлении приглашать к себе актеров  и  драматургов,  с  которыми  он
где-нибудь случайно встретился, и сегодня она была единственной из гостей,
кто когда-либо сам зарабатывал себе на жизнь.  Она  сидела  между  старым,
толстым, лысым и словоохотливым членом кабинета министров, который лез  из
кожи вон, чтобы ее занять, и молодым герцогом Уэстри, который был похож на
младшего конюха и гордился тем, что знает французское  арго  лучше  любого
француза. Услышав, что Джулия говорит по-французски, он потребовал,  чтобы
она беседовала с ним только  на  этом  языке.  После  ленча  ее  уговорили
продекламировать  отрывок  из  "Федры"  так,  как  это  делают  в  "Комеди
Франсез", и так, как его произнес бы английский  студент,  занимающийся  в
Королевской академии драматического искусства. Джулия  заставила  общество
сильно смеяться и ушла с приема упоенная успехом. Был  прекрасный  погожий
день, и Джулия решила пройти пешком от Хилл-стрит до Стэнхоуп-плейс. Когда
она пробиралась сквозь толпу на Оксфорд-стрит, многие ее узнавали, и, хотя
она смотрела прямо перед собой, она ощущала на себе их взгляды.
   "Черт знает что. Никуда нельзя пойти, чтобы на тебя не пялили глаза".
   Джулия замедлила шаг. День, действительно, был прекрасный.
   Она  открыла  дверь  дома  своим  ключом  и,  войдя  в  холл,  услышала
телефонный звонок. Машинально сняла трубку.
   - Да?
   Обычно она меняла голос, отвечая на звонки, но сегодня забыла.
   - Мисс Лэмберт?
   - Я не знаю, дома ли она. Кто говорит? - спросила она на этот раз  так,
как говорят кокни. Но первое односложное  словечко  выдало  ее.  В  трубке
послышался смешок.
   - Я только хотел поблагодарить вас за записку. Вы зря  беспокоились.  С
вашей стороны было так любезно пригласить меня к ленчу, и  мне  захотелось
послать вам несколько цветков.
   Звук его голоса, не говоря о словах, объяснил ей,  кто  ее  собеседник.
Это был тот краснеющий юноша, имени которого она так  и  не  узнала.  Даже
теперь, хотя  она  видела  его  карточку,  она  не  могла  вспомнить.  Она
запомнила только то, что он живет на Тэвисток-сквер.
   - Очень мило с вашей стороны, - ответила она своим голосом.
   - Вы, наверное, не захотите выпить со мной чашечку  чаю  как-нибудь  на
днях?
   Ну  и  наглость!  Да  она  не  пойдет  пить  чай  и  с  герцогиней!  Он
разговаривает с ней, как с какой-нибудь хористочкой. Смех, да и только.
   - Почему бы и нет?
   - Правда? - в голосе зазвучало волнение. ("А у него приятный голос".) -
Когда?
   Ей совсем не хотелось сейчас ложиться отдыхать.
   - Сегодня.
   - О'кей. Я  отпрошусь  из  конторы  пораньше.  В  половине  пятого  вас
устроит? Тэвисток-сквер, 138.
   С его стороны было очень мило пригласить ее  к  себе.  Он  мог  назвать
какое-нибудь модное место, где все бы на нее таращились. Значит, дело не в
том, что ему просто хочется показаться рядом с ней.
   На Тэвисток-сквер Джулия поехала в  такси.  Она  была  довольна  собой.
Всегда приятно сделать доброе дело. С каким удовольствием он  будет  потом
рассказывать жене и детям, что сама Джулия Лэмберт  приезжала  к  нему  на
чай, когда он еще был мелким клерком в бухгалтерской конторе. Она была так
проста, так естественна. Слушая ее болтовню, никто бы  не  догадался,  что
она - величайшая актриса Англии. А если они ему не поверят, он покажет  им
ее фотографию, подписанную: "Искренне Ваша, Джулия Лэмберт". Он скажет  со
смехом, что, конечно, если бы он не был таким желторотым мальчишкой, он бы
никогда не осмелился ее пригласить.
   Когда Джулия подъехала к дому и отпустила такси,  она  вдруг  подумала,
что так и не вспомнила его имени и когда ей откроют дверь, не будет знать,
кого попросить. Но, подойдя к двери, увидела, что там не  один  звонок,  а
целых восемь, четыре ряда по  два  звонка,  и  рядом  с  каждым  приколота
карточка или клочок бумаги с именем. Это был старый  особняк,  разделенный
на квартиры.  Джулия  без  особой  надежды  стала  читать  имена  -  вдруг
какое-нибудь из них покажется ей знакомым, - как тут дверь распахнулась, и
он собственной персоной возник перед ней.
   - Я видел, как вы подъехали,  и  побежал  вниз.  Простите,  я  живу  на
четвертом этаже. Надеюсь, вас это не затруднит?
   - Конечно, нет.
   Джулия стала подниматься по голой  лестнице.  Она  немного  запыхалась,
когда добралась до последней площадки. Юноша легко прыгал со ступеньки  на
ступеньку - как козленок, подумала она, - и Джулии не хотелось просить его
идти помедленнее. Комната, в которую он ее провел, была довольно  большая,
но бедно обставленная - выцветшие обои, старая мебель с вытертой обшивкой.
На столе стояла тарелка с кексами, две чайные чашки, сахарница и молочник.
Фаянсовая посуда была из самых дешевых.
   - Присядьте, пожалуйста, - сказал он. - Вода уже кипит.  Одну  минутку.
Газовая горелка в ванной комнате.
   Он вышел, и она осмотрелась кругом.
   "Ах ты, ягненочек! Видно, беден, как церковная мышь".
   Комната напомнила Джулии многие меблированные  комнаты,  в  которых  ей
приходилось  жить,  когда  она  впервые  попала  на  сцену.  Она  заметила
трогательные попытки скрыть тот факт, что жилище это было  и  гостиной,  и
столовой, и спальней одновременно. Диван у стены, очевидно,  ночью  служил
ему ложем. Джулия точно скинула с плеч два десятка лет. В воображении  она
вернулась к дням своей молодости. Как весело жилось в  таких  комнатах,  с
каким удовольствием  они  поглощали  самые  фантастические  блюда,  снедь,
принесенную в бумажных кульках, или зажаренную на газовой горелке  яичницу
с беконом!.. Вошел хозяин, неся коричневый чайник с кипятком. Джулия съела
квадратное бисквитное пирожное, облитое розовой глазурью. Она не позволяла
себе такой роскоши уже много лет. Цейлонский чай, очень крепкий, с сахаром
и молоком, вернул ее к тем дням, о которых она,  казалось,  давно  забыла.
Она снова была молодой,  малоизвестной,  стремящейся  к  успеху  актрисой.
Восхитительное чувство. Оно требовало какого-то жеста, но Джулии пришел на
ум лишь один, она сняла шляпу и встряхнула головой.
   Они завели разговор. Юноша казался робким, куда более  робким,  чем  по
телефону;  что  ж,  нечему  удивляться,  теперь,  когда  она  здесь,   он,
естественно, смущен, очень волнуется, и Джулия решила,  что  ей  надо  его
ободрить. Он рассказал ей, что родители его живут в Хайгейте, его  отец  -
поверенный в делах, раньше он жил вместе с ними, но захотел быть сам  себе
хозяином и сейчас, в последний год учения, отделился от семьи и  снял  эту
крошечную квартирку. Он готовится к последнему экзамену. Они заговорили  о
театре. Он смотрел Джулию во всех ее ролях, с тех пор как ему  исполнилось
двенадцать лет. Он рассказал, что стоял однажды после дневного спектакля у
служебного входа, и, когда она вышла, попросил ее расписаться в его  книге
автографов. Да, юноша очень мил: эти  голубые  глаза  и  светло-каштановые
волосы! Как жаль, что он их  прилизывает.  И  такая  белая  кожа  и  яркий
румянец на скулах; интересно, нет ли у него чахотки? Дешевый костюм  сидит
хорошо,  он  умеет  носить  вещи,  ей  это   нравится;   и   он   выглядит
неправдоподобным чистюлей.
   Джулия спросила, почему он поселился на Тэвисток-сквере.  Это  недалеко
от центра, объяснил он, и тут есть деревья. Так приятно  глядеть  в  окно.
Джулия поднялась взглянуть; это хороший предлог, чтобы встать, а потом она
наденет шляпу и попрощается с ним.
   - Да, очаровательно. Добрый старый Лондон;  сразу  делается  весело  на
душе.
   Юноша стоял рядом с ней, и при этих словах Джулия обернулась. Он  обнял
ее за талию и поцеловал в губы. Ни одна женщина на свете не  удивилась  бы
так. Джулия не верила сама себе и стояла как вкопанная. У него были мягкие
губы, и вокруг него витал аромат юности - довольно приятный аромат. Но то,
что он делал, не лезло ни в какие ворота. Он раздвигал  ей  губы  кончиком
языка и обнимал ее теперь уже двумя руками. Джулия не рассердилась,  но  и
не чувствовала желания рассмеяться, она сама не знала, что чувствует.  Она
видела, что он нежно тянет ее куда-то - его губы  все  еще  прижаты  к  ее
губам, - ощущала явственно жар его тела, словно там, внутри, была печка  -
вот удивительно! - а затем обнаружила, что лежит на диване, а он  рядом  с
ней и целует ее рот, шею, щеки, глаза. У Джулии непонятно  почему  сжалось
сердце, она взяла его голову обеими руками и поцеловала в губы.
   Через некоторое время она стояла у камина перед  зеркалом  и  приводила
себя в порядок.
   - Погляди на мои волосы!
   Он протянул ей гребень, и она  провела  им  по  волосам.  Затем  надела
шляпу.  Он  стоял  позади  нее,  и  она  увидела  над  своим  плечом   его
нетерпеливые голубые глаза, в которых сейчас мерцала легкая усмешка.
   - А я-то думала, ты  такой  застенчивый  мальчик,  -  сказала  она  его
отражению.
   Он коротко засмеялся.
   - Когда я снова тебя увижу? - спросил он.
   - А ты хочешь меня снова видеть?
   - Еще как!
   Мысли быстро проносились в ее голове.  Это  все  было  слишком  нелепо;
конечно, она не собиралась больше с ним встречаться, достаточно глупо было
сегодня позволить  ему  вести  себя  таким  образом,  но,  пожалуй,  лучше
спустить все на тормозах. Он может стать  назойливым,  если  сказать,  что
этот эпизод не будет иметь продолжения.
   - Я на днях позвоню.
   - Поклянись.
   - Честное слово.
   - Не откладывай надолго.
   Он настоял на том, чтобы проводить ее вниз и посадить в  такси.  Джулия
хотела спуститься одна, взглянуть на карточки у звонков. "Должна же я,  по
крайней мере, знать его имя".
   Но он  не  дал  ей  этой  возможности.  Когда  такси  отъехало,  Джулия
втиснулась в угол сиденья и чуть не захлебнулась от смеха.
   "Изнасилована, голубушка. Самым натуральным образом. В мои-то  годы!  И
даже без всяких  там  "с  вашего  позволения".  Словно  я  -  обыкновенная
потаскушка. Комедия восемнадцатого века, вот что это такое. Я  могла  быть
горничной. В  кринолине  с  этими  смешными  пышными  штуками  -  как  они
называются, черт побери? - которые они носили, чтобы подчеркнуть бедра,  в
передничке и косынке на шее". И, припомнив с  пятого  на  десятое  Фаркера
[Фаркер, Джордж (1677-1707)  -  англо-ирландский  драматург]  и  Голдсмита
[Голдсмит,  Оливер  (1728-1774)  -  английский   писатель],   она   начала
воображаемый диалог: "Фи, сэр, как не стыдно воспользоваться  неопытностью
простой  сельской  девушки!  Что  скажет  миссис  Эбигейл,  камеристка  ее
светлости, когда узнает, что  брат  ее  светлости  похитил  у  меня  самое
дорогое сокровище, каким владеет девушка моего  положения,  -  лишил  меня
невинности".
   Когда Джулия вернулась домой, массажистка уже ждала  ее.  Мисс  Филиппе
болтала с Эви.
   - Куда это вас носило, мисс Лэмберт? -  спросила  Эви.  -  И  когда  вы
теперь отдохнете, хотела бы я знать!
   - К черту отдых!
   Джулия сбросила платье и белье, с размаху расшвыряла  его  по  комнате.
Затем, абсолютно голая, вскочила на кровать, постояла на ней  минуту,  как
Венера, рожденная из пены,  затем  кинулась  на  постель  и  вытянулась  в
струнку.
   - Что на вас нашло? - спросила Эви.
   - Мне хорошо.
   - Ну, кабы я вела себя так, люди сказали бы, что я хватила лишку.
   Мисс Филиппе начала массировать Джулии ноги.  Она  терла  ее  несильно,
чтобы дать отдых телу, а не утомить его.
   - Когда вы сейчас, как вихрь, ворвались в комнату, - сказала она,  -  я
подумала, что вы помолодели на двадцать лет.
   - Ах, оставьте эти разговоры для мистера  Госселина,  мисс  Филиппе!  -
сказала Джулия, затем добавила, словно сама тому удивляясь: -  Я  чувствую
себя, как годовалый младенец.
   То же самое было позднее в театре. Ее партнер Арчи Декстер зашел к  ней
в уборную о чем-то спросить. Джулия только кончила гримироваться.  На  его
лице отразилось изумление.
   - Привет, Джулия. Что это с тобой сегодня? Ты выглядишь грандиозно.  Да
тебе ни за что не дать больше двадцати пяти!
   - Когда сыну шестнадцать, бесполезно  притворяться,  будто  ты  так  уж
молода. Мне сорок, и пусть хоть весь свет знает об этом.
   - Что ты сделала с глазами? Я еще не видел, чтобы они так у тебя сияли.
   Джулия давно не чувствовала себя в таком ударе. Комедия  под  названием
"Пуховка", которая шла в тот вечер, не сходила со сцены уже много  недель,
но сегодня Джулия играла так, словно была  премьера.  Ее  исполнение  было
блестящим. Публика смеялась как никогда.  В  Джулии  всегда  было  большое
актерское обаяние, но сегодня казалось, что его лучи осязаемо  пронизывают
весь зрительный зал. Майкл случайно оказался в театре  на  последних  двух
актах и после спектакля пришел к ней в уборную.
   - Ты знаешь, суфлер говорит, мы кончили на девять минут позже обычного,
- так много смеялась публика, - сказал он.
   - Семь вызовов. Я думала, они никогда не разойдутся.
   - Ну, вини в этом только себя,  дорогая.  Во  всем  мире  нет  актрисы,
которая смогла бы сыграть так, как ты сегодня.
   - Сказать по правде, я и сама получала удовольствие. Господи,  я  такая
голодная! Что у нас на ужин?
   - Рубец с луком.
   - Великолепно! - Джулия обвила Майкла руками  и  поцеловала.  -  Обожаю
рубец с луком. Ах, Майкл, если ты меня любишь, если в твоем твердокаменном
сердце есть хоть искорка нежности ко мне, ты разрешишь мне выпить  бутылку
пива.
   - Джулия!
   - Только сегодня. Я  не  так  часто  прошу  тебя  что-нибудь  для  меня
сделать.
   - Ну что ж, после того, как ты провела этот спектакль, я, наверное,  не
смогу сказать "нет", но, клянусь богом, уж я прослежу, чтобы мисс  Филиппе
не оставила на тебе завтра живого места.



12

   Когда Джулия легла в постель и вытянула ноги,  чтобы  ощутить  приятное
тепло грелки, она с удовольствием  окинула  взглядом  свою  розово-голубую
спальню  с  позолоченными  херувимчиками  на  туалете   и   удовлетворенно
вздохнула. Настоящий будуар мадам де Помпадур. Она погасила свет, но спать
ей не хотелось. С  какой  радостью  она  отправилась  бы  сейчас  к  Квэгу
потанцевать, но не с Майклом, а с Людовиком XV, или  Людовиком  Баварским,
или Альфредом де Мюссе. Клэрон и Bal de  l'Opera  [бал  в  Оперном  театре
(франц.)]. Она вспомнила миниатюру, которую когда-то подарил ей Чарлз. Вот
как она сегодня себя чувствовала. У нее уже целую вечность не было  такого
приключения. Последний раз нечто подобное случилось восемь лет  назад.  Ей
бы, конечно, следовало стыдиться этого  эпизода,  и  как  она  потом  была
напугана! Все так, но, что греха таить, она не могла вспоминать о нем  без
смеха.
   Произошло все тоже случайно. Джулия играла много недель без перерыва, и
ей необходимо было отдохнуть. Пьеса переставала привлекать публику, и  они
уже собирались начать репетиции новой, как Майклу удалось сдать  помещение
театра на шесть недель французской труппе. Это  позволяло  Джулии  уехать.
Долли сняла в Канне дом на весь сезон, и Джулия  могла  погостить  у  нее.
Выехала она как раз накануне пасхи. Поезда были так переполнены,  что  она
не смогла достать купе  в  спальном  вагоне,  но  в  железнодорожном  бюро
компании Кука ей сказали, чтоб она  не  беспокоилась  -  при  пересадке  в
Париже ее будет ждать спальное место. К ее крайнему смятению, на вокзале в
Париже, судя по всему, ничего об этом не знали, и chef de train [начальник
поезда; главный кондуктор (франц.)] сказал ей, что спальные  места  заняты
все до одного, разве что  ей  повезет  и  кто-нибудь  в  последний  момент
опоздает. Джулии совсем не улыбалась мысль просидеть всю ночь в углу  купе
вагона первого класса, и она пошла в вокзальный ресторан  обедать,  весьма
всем этим взволнованная. Ей  дали  столик  на  двоих,  и  вскоре  какой-то
мужчина занял свободное  кресло.  Джулия  не  обратила  на  него  никакого
внимания. Через некоторое время к ней подошел chef  de  train,  и  сказал,
что, к величайшему сожалению, ничем не может ей  помочь.  Джулия  устроила
ему сцену, но все было напрасно. Когда тот ушел, сосед Джулии обратился  к
ней. Хотя он бегло говорил по-французски, она поняла по его  акценту,  что
он не француз. В ответ на его вежливые  расспросы  она  поведала  ему  всю
историю и поделилась с ним своим  мнением  о  компании  Кука,  французской
железнодорожной компании и всем человеческом роде. Он  выслушал  ее  очень
сочувственно и сказал, что после обеда сам пройдет по составу и посмотрит,
нельзя ли что-нибудь организовать. Чего только  не  сделает  проводник  за
хорошие чаевые!
   - Я страшно устала, - вздохнула Джулия, - и с  радостью  отдам  пятьсот
франков за спальное купе.
   Между ними завязался разговор. Собеседник  сказал  ей,  что  он  атташе
испанского посольства в Париже  и  едет  в  Канн  на  пасху.  Хотя  Джулия
проговорила с ним уже с четверть часа, она не потрудилась как следует  его
рассмотреть. Теперь она заметила, что у него  черная  курчавая  бородка  и
черные курчавые усы. Бородка росла очень странно: пониже уголков губ  были
два голые пятна, что придавало ему  курьезный  вид.  Эта  бородка,  черные
волосы, тяжелые полуопущенные веки и довольно длинный  нос  напоминали  ей
кого-то,  но  кого?  Вдруг  она  вспомнила  и  так  удивилась,   что,   не
удержавшись, воскликнула:
   - Знаете, я  никак  не  могла  понять,  кого  вы  мне  напоминаете.  Вы
удивительно похожи на тициановский портрет Франциска I, который я видела в
Лувре.
   - С этими его поросячьими глазками?
   - Нет, глаза у вас большие. Я думаю, тут все дело в бороде.
   Джулия внимательно всмотрелась в него: кожа под  глазами  гладкая,  без
морщин, сиреневатого оттенка. Он еще совсем молод,  просто  борода  старит
его; вряд  ли  ему  больше  тридцати.  Интересно,  вдруг  он  какой-нибудь
испанский гранд? Одет он не очень элегантно,  но  с  иностранцами  никогда
ничего не поймешь, и не очень хорошо скроенный костюм  может  стоить  кучу
денег. Галстук, хотя и довольно кричащий, был явно куплен у Шарвье.  Когда
им подали кофе, он попросил разрешения угостить ее ликером.
   - Очень любезно с вашей стороны. Может быть, я тогда лучше буду спать.
   Он  предложил  ей  сигарету.  Портсигар  у  него  был  серебряный,  что
несколько обескуражило Джулию, но, когда он его  закрыл,  она  увидела  на
уголке крышки золотую коронку. Верно, какой-нибудь граф или  почище  того.
Серебряный портсигар с золотой короной - в этом есть свой шик.  Жаль,  что
ему приходится носить современное платье. Если бы его одеть как  Франциска
I, он выглядел бы весьма аристократично. Джулия  решила  быть  с  ним  как
можно любезней.
   - Я, пожалуй, лучше признаюсь вам, - сказал  он  немного  погодя,  -  я
знаю, кто вы. И разрешите добавить, что я очень восхищаюсь вами.
   Джулия одарила его долгим взглядом своих чудесных глаз.
   - Вы видели мою игру?
   - Да. Я был в Лондоне в прошлом месяце.
   - Занятная пьеска, не правда ли?
   - Только благодаря вам.
   Когда к ним подошел официант со счетом, ей пришлось  настоять  на  том,
чтобы расплатиться за свой обед. Испанец проводил ее до купе и сказал, что
пойдет по вагонам, может быть, ему удастся найти для нее  спальное  место.
Через четверть часа он вернулся с проводником и сказал,  что  нашел  купе,
пусть она даст проводнику свои вещи, и он проводит ее туда. Джулия была  в
восторге. Испанец кинул шляпу на сиденье, с которого  она  встала,  и  она
пошла следом за ним по проходу. Когда они добрались до купе, испанец велел
проводнику отнести чемодан и сумку, лежавшие в сетке,  в  тот  вагон,  где
была мадам.
   - Неужели вы отдали мне собственное место? - вскричала Джулия.
   - Единственное, которое я мог найти во всем составе.
   - Нет, я и слышать об этом не хочу.
   - Alles [идите (франц.)], - сказал испанец проводнику.
   - Нет, нет...
   Незнакомец кивнул проводнику, и тот забрал вещи.
   - Это не имеет значения. Я могу спать где угодно, но я  бы  и  глаз  не
сомкнул от мысли, что такая великая актриса будет вынуждена провести  ночь
с тремя чужими людьми.
   Джулия продолжала протестовать, но не слишком рьяно. Это так мило,  так
любезно с его стороны! Она не знает, как его  и  благодарить.  Испанец  не
позволил ей даже отдать разницу за билет. Он умолял ее, чуть не со слезами
на глазах, оказать ему честь, приняв от него этот  пустяковый  подарок.  У
нее был с собой только  дорожный  несессер  с  кремами  для  лица,  ночной
сорочкой и принадлежностями для вечернего туалета, и испанец  положил  его
на столик. Его единственная просьба - разрешить у нее посидеть, пока ей не
захочется лечь, и выкурить  одну-две  сигареты.  Джулии  трудно  было  ему
отказать. Постель уже была приготовлена, и они сели поверх  одеяла.  Через
несколько  минут  появился  проводник  с  бутылкой  шампанского  и   двумя
бокалами.   Недурное   приключеньице!   Джулия   искренне    наслаждалась.
Удивительно любезно с его стороны. Да,  эти  иностранцы  знают,  как  надо
вести себя с большой актрисой! С Сарой Бернар такие вещи, верно, случались
каждый день. А Сиддонс! Когда она входила в гостиную, все вставали, словно
вошла сама королева.
   Испанец отпустил ей  комплимент  по  поводу  того,  как  прекрасно  она
говорит по-французски. Родилась на острове Джерси, а образование  получила
во Франции? Тогда понятно. Но  почему  она  решила  играть  на  английской
сцене, а не на французской? Она завоевала бы не меньшую славу,  чем  Дузе.
Она и в самом деле напоминает ему Дузе: те же великолепные глаза  и  белая
кожа, та же эмоциональность и потрясающая естественность в игре.
   Когда они наполовину опорожнили бутылку с шампанским,  Джулия  сказала,
что уже очень поздно.
   - Право, я думаю, мне пора ложиться.
   - Ухожу.
   Он встал и поцеловал ей руку. Когда он вышел, Джулия  заперла  дверь  в
купе и разделась. Погасив все  лампы,  кроме  той,  что  была  у  нее  над
головой, она принялась читать.  Через  несколько  минут  раздался  стук  в
дверь.
   - Да?
   - Мне страшно неловко вас беспокоить. Я оставил в туалете зубную щетку.
Можно мне войти?
   - Я уже легла.
   - Я не могу спать, пока не вычищу зубы.
   "А он по крайней мере чистоплотен".
   Пожав плечами, Джулия протянула руку к двери и  открыла  задвижку.  При
создавшихся  обстоятельствах  просто  глупо  изображать  из  себя  слишком
большую скромницу. Испанец вошел в купе, заглянул в туалет и через секунду
вышел, размахивая зубной щеткой. Джулия заметила ее,  когда  сама  чистила
зубы, но решила, что ее оставил человек из соседнего купе. В те времена на
два купе был один туалет. Джулия перехватила взгляд испанца, брошенный  на
бутылку с шампанским.
   - Меня ужасно мучит жажда, вы не возражаете, если я выпью бокал?
   На какую-то долю секунды Джулия задержалась с ответом. Шампанское  было
его, купе - тоже. Что ж, назвался груздем - полезай в кузов.
   - Конечно, нет.
   Он налил себе шампанского, закурил сигарету и присел на  край  постели.
Она чуть посторонилась, чтобы ему было свободнее.  Он  держался  абсолютно
естественно.
   - Вы не смогли бы заснуть в том купе, - сказал он, - один из попутчиков
ужасно сопит. Уж лучше бы храпел. Тогда можно было бы его разбудить.
   - Мне очень неловко.
   - О, неважно. На худой конец  свернусь  калачиком  в  проходе  у  вашей
двери.
   "Не ожидает же он, что я приглашу его спать здесь, со мной,  -  сказала
себе Джулия. - Уж не подстроил ли он все это специально? Ничего не выйдет,
голубчик". Затем произнесла вслух:
   - Очень романтично, конечно, но не очень удобно.
   - Вы очаровательная женщина!
   А все же хорошо, что у нее нарядная ночная сорочка и она еще не  успела
намазать лицо кремом. По правде говоря, она даже  не  потрудилась  стереть
косметику. Губы у нее были пунцовые, и она  знала,  что,  освещенная  лишь
лампочкой для чтения за головой,  она  выглядит  очень  даже  неплохо.  Но
ответила она иронически:
   - Если вы решили, что я соглашусь с вами переспать за то, что  уступили
мне свое купе, вы ошибаетесь.
   - Воля ваша. Но почему бы нет?
   - Я не из тех "очаровательных" женщин, за которую вы меня приняли.
   - А какая вы женщина?
   - Верная жена и нежная мать.
   Он вздохнул.
   - Ну что ж, тогда спокойной ночи.
   Он раздавил в пепельнице окурок и поднес к  губам  ее  руку.  Поцеловал
ладонь. Медленно провел губами  от  запястья  до  плеча.  Джулию  охватило
странное чувство. Борода слегка щекотала ей кожу. Затем  он  наклонился  и
поцеловал ее в губы. От его бороды исходил  какой-то  своеобразный  душный
запах. Джулия не могла понять, противен он ей  или  приятен.  Удивительно,
если подумать, ее еще ни разу в жизни не целовал бородатый мужчина. В этом
есть что-то не совсем пристойное. Щелкнул выключатель, свет погас.
   Он ушел лишь  тогда,  когда  узкая  полоска  между  неплотно  закрытыми
занавесками возвестила, что настало утро. Джулия была совершенно  разбита,
морально и физически.
   "Я буду выглядеть форменной развалиной, когда приеду в Канн".
   И так рисковать! Он мог ее убить или  украсть  ее  жемчужное  ожерелье.
Джулию бросало то в  жар,  то  в  холод  от  мысли,  какой  опасности  она
подвергалась. И он тоже едет в Канн. А вдруг он станет претендовать там на
ее знакомство! Как она объяснит, кто он, своим друзьям? Она была  уверена,
что Долли он не понравится. Еще попробует ее  шантажировать...  А  что  ей
делать, если ему вздумается повторить сегодняшний  опыт?  Он  страстен,  в
этом сомневаться не приходится. Он спросил, где она остановится,  и,  хотя
она не сказала ему, выяснить это при желании не составит  труда.  В  таком
месте, как Канн, вряд ли  удастся  избежать  встречи.  Вдруг  он  окажется
назойлив? Если он так влюблен в нее, как говорит, он от нее не  отвяжется,
это ясно. И с этими иностранцами ничего нельзя сказать заранее, еще станет
устраивать ей публичные сцены. Утешало ее одно: он сказал, что едет только
на пасху; она  притворится,  будто  очень  устала  и  хочет  первое  время
спокойно побыть на вилле.
   "Как я могла так сглупить!"
   Долли, конечно, приедет ее встречать, и если  испанец  будет  настолько
бестактен и подойдет к ней прощаться, она скажет Долли, что он уступил  ей
свое купе. В этом нет ничего такого. Всегда лучше придерживаться правды...
насколько это возможно. Но в Канне на платформе была куча народу, и Джулия
вышла со станции и села в машину Долли, даже не увидев испанца.
   - Я никого не приглашала на сегодня, - сказала Долли. -  Я  думала,  вы
устали, и хотела побыть наедине с вами хотя бы один день.
   Джулия нежно стиснула ей плечо.
   Чудеснее и быть не может. Будем сидеть на вилле, мазать лицо кремами  и
сплетничать, сколько душе угодно.
   Но на следующий день они были приглашены к ленчу,  а  до  этого  должны
были встретиться с пригласившими их в баре на рю Круазет и  выпить  вместе
коктейли. Когда они вышли из машины, Долли задержалась, чтобы дать  шоферу
указания, куда за ними  заехать,  и  Джулия  поджидала  ее.  Вдруг  сердце
подскочило у нее в груди: прямо к ним  направлялся  вчерашний  испанец;  с
одной стороны, держа его под руку, шла молодая женщина, с  другой  он  вел
девочку. Отворачиваться было поздно. Долли присоединилась к ней, надо было
перейти на другую сторону улицы. Испанец подошел вплотную,  кинул  на  нее
безразличный взгляд и, оживленно беседуя со своей  спутницей,  проследовал
дальше. Джулия поняла, что он так же мало жаждет видеть ее, как она - его.
Женщина и девочка были, очевидно, его жена и дочь,  с  которыми  он  хотел
провести в Канне пасху. Какое облегчение! Теперь  она  может  безбоязненно
наслаждаться жизнью. Но, идя за Долли к бару, Джулия подумала,  какие  все
же скоты эти мужчины! С них просто нельзя спускать глаз. Стыд и срам, имея
такую  очаровательную  жену  и  прелестную  дочурку,  заводить  в   поезде
случайное  знакомство!  Должно  же  у  них  быть  хоть  какое-то   чувство
пристойности!
   Однако с течением времени негодование Джулии поостыло,  и  она  даже  с
удовольствием думала об этом  приключении.  В  конце  концов  они  неплохо
позабавились. Иногда она позволяла себе предаваться мечтам и перебирать  в
памяти все подробности этой единственной в своем роде  ночи.  Любовник  он
был великолепный, ничего не скажешь. Будет  о  чем  вспомнить,  когда  она
постареет. Все дело в бороде - она так странно щекотала ей лицо - и в этом
душном  запахе,  который  отталкивал  и  одновременно  привлекал  ее.  Еще
несколько лет Джулия высматривала мужчин с бородами; у нее  было  чувство,
что если бы один из них приволокнулся за ней, она  была  бы  просто  не  в
силах ему отказать. Но бороды вышли из моды, и слава богу, потому что  при
виде бородатого мужчины у Джулии подгибались колени; к тому же ни один  из
бородачей, которых она все же  изредка  встречала,  не  делал  ей  никаких
авансов. Интересно все же, кто он, этот испанец. Джулия видела  его  через
несколько дней после  приезда  в  казино  -  он  играл  в  chemin  de  fer
["шмэн-де-фер" - азартная карточная игра (франц.)]  -  и  спросила  о  нем
двух-трех знакомых. Но никто из них не был  с  ним  знаком,  и  он  так  и
остался в ее памяти и в ее крови безымянным.  Забавное  совпадение  -  как
зовут юношу, столь удивившего ее сегодня днем, Джулия тоже не знала.
   "Если бы я представляла,  что  они  намерены  позволить  себе  со  мной
вольности,  я  бы  по  крайней  мере  заранее  попросила  у  них  визитные
карточки".
   С этой мыслью она благополучно уснула.



13

   Прошло несколько дней, и однажды утром, когда Джулия лежала в постели и
читала новую пьесу, ей позвонили по  внутреннему  телефону  из  цокольного
этажа и спросили, не поговорит ли она с мистером  Феннелом.  Имя  ей  было
незнакомо, и она уже было сказала "нет", как ей пришло в голову, не тот ли
это юноша из ее приключения. Любопытство побудило  ее  сказать,  чтобы  их
соединили. Джулия сразу узнала его голос.
   - Ты обещала позвонить, - сказал он. - Мне надоело  ждать,  и  я  звоню
сам.
   - Я была ужасно занята все это время.
   - Когда я тебя увижу?
   - Когда у меня будет свободная минутка.
   - Как насчет сегодня?
   - У меня дневной спектакль.
   - Приходи после него выпить чаю.
   Она улыбнулась. ("Нет, малыш, второй раз ты меня на  ту  же  удочку  не
поймаешь".)
   - Не получится, - сказала она. - Я всегда остаюсь в театре,  отдыхаю  у
себя в уборной до вечернего представления.
   - А мне нельзя зайти в то время, как ты отдыхаешь?
   Какую-то секунду она колебалась. Пожалуй, это будет  лучше  всего.  При
Эви, которая без конца входит в уборную, в  ожидании  мисс  Филиппе  ни  о
каких глупостях не может быть и речи. Удобный случай  дружески  -  мальчик
так мил! - но твердо сказать ему, что продолжения не будет.  В  нескольких
удачно подобранных словах она объяснит ему, что это - безрассудство  и  он
весьма ее обяжет, если вычеркнет из памяти весь этот эпизод.
   - Хорошо. Приходи в полшестого, я угощу тебя чашкой чаю.
   Три часа, которые она проводила  у  себя  в  уборной  между  дневным  и
вечерним спектаклями, были самым любимым временем в  ее  загруженном  дне.
Остальные члены труппы уходили из театра,  оставались  лишь  Эви,  готовая
удовлетворить все ее желания, и швейцар, следивший, чтобы никто не нарушил
ее покоя. Уборная казалась  Джулии  каютой  корабля.  Весь  остальной  мир
оставался где-то далеко-далеко, и Джулия  наслаждалась  своим  уединением.
Она словно попадала в магический круг, который делал ее еще свободней. Она
дремала, читала или, улегшись на мягкий удобный  диван,  позволяла  мыслям
блуждать без определенной цели.  Думала  о  роли,  которую  ей  предстояло
играть, и о своих прошлых ролях. Думала о  своем  сыне  Роджере.  Приятные
полумечты-полувоспоминания  неторопливо  проходили  у  нее  в   уме,   как
влюбленные в зеленом лесу.  Джулия  любила  французскую  поэзию  и  иногда
читала вслух Верлена.
   Ровно в половине шестого Эви подала ей карточку. "Мистер Томас Феннел",
- прочитала она.
   - Проводи его сюда и принеси чай.
   Джулия еще утром решила, как она будет с  ним  держаться.  Любезно,  но
сухо. Проявит дружеский интерес к его  работе,  спросит  насчет  экзамена.
Затем расскажет о Роджере. Роджеру было семнадцать, через год он  поступит
в Кембридж.  Она  постарается  исподволь  внушить  юноше,  что  по  своему
возрасту годится ему в матери. Она будет вести себя так, словно между ними
никогда ничего не было, и он уйдет, чтобы никогда  больше  ее  не  видеть,
иначе как при свете рампы, почти поверив, что  все  это  было  плодом  его
фантазии. Но когда Джулия взглянула на него, такого хрупкого, с чахоточным
румянцем и  голубыми  глазами,  такого  юного  и  прелестного,  сердце  ее
пронзила внезапная боль. Эви вышла  и  закрыла  дверь.  Джулия  лежала  на
диване;  она  протянула  ему  руку  с  милостивой  улыбкой  мадам  Рекамье
[Рекамье, Жюли (1777-1849) -  знаменитая  французская  красавица,  хозяйка
блестящего парижского салона во  времена  Директории  и  Консульства,  где
собирались известные писатели тех дней], но он  кинулся  рядом  с  ней  на
колени и страстно приник к ее  губам.  Джулия  ничего  не  могла  с  собой
поделать, она обвила его шею руками и так же страстно вернула ему поцелуй.
   ("Господи, где мои благие намерения? Неужели я в него влюбилась?")
   - Сядь, ради бога. Эви сейчас принесет чай.
   - Скажи, чтобы она нам не мешала.
   - Что ты имеешь в виду?
   Но что он имел в виду, было более  чем  очевидно.  Сердце  ее  учащенно
забилось.
   - Это смешно. Я не могу. Может зайти Майкл.
   - Я тебя хочу.
   - И что подумает Эви? Просто идиотизм так рисковать. Нет, нет, нет.
   В дверь постучали, вошла Эви с чаем. Джулия велела ей придвинуть столик
к дивану и поставить кресло для молодого человека с  другой  стороны.  Она
задерживала Эви ненужным разговором и чувствовала на себе его взгляд.  Его
глаза быстро следовали за ее жестами, следили за выражением ее  лица,  она
избегала их, но все равно ощущала нетерпение, горящее в  них,  и  пыл  его
желания. Джулия  была  взволнована.  Ей  казалось,  что  голос  ее  звучит
неестественно. ("Какого черта! Что это со мной? Я еле дышу!")
   Когда Эви подошла к дверям, юноша сделал  движение,  которое  было  так
безотчетно, что Джулия уловила его не столько зрением, сколько  чувствами,
и, не удержавшись, взглянула на него. Его лицо совсем побелело.
   - О Эви, - сказала Джулия, - этот джентльмен хочет поговорить со мной о
пьесе. Последи, чтобы нам не мешали. Я позвоню, когда ты мне понадобишься.
   - Хорошо, мисс.
   Эви вышла и закрыла за собой дверь.
   ("Я просто дура. Последняя дура".)
   Но он уже отодвинул столик и стоял возле нее на коленях, она уже была в
его объятиях.
   ...Джулия отослала его незадолго до прихода мисс Филиппе  и,  когда  он
ушел, позвонила Эви.
   - Хорошая пьеса? - спросила Эви.
   - Какая пьеса?
   - О которой он говорил с вами.
   - Он неглуп. Конечно, еще очень молод...
   Эви смотрела на туалетный столик. Джулия любила, чтобы ее  вещи  всегда
были на своем месте, и если вдруг не находила баночки с кремом или  краски
для ресниц, устраивала скандал.
   - Где ваш гребень?
   Он причесывался ее гребнем и нечаянно положил  его  на  чайный  столик.
Увидев его там, Эви с минуту задумчиво на него глядела.
   - Как, ради всего  святого,  он  сюда  попал?  -  беззаботно  вскричала
Джулия.
   - Вот и я об этом думаю.
   У Джулии душа ушла в пятки. Конечно, заниматься такими вещами в театре,
в своей уборной, просто безумие. Да тут даже нет ключа в двери. Эви держит
его у себя. А все же риск придает всему этому особую пикантность.  Приятно
было думать, что она способна до такой степени потерять  голову.  Так  или
иначе, теперь они назначили свидание. Том - она спросила,  как  его  зовут
дома, и он сказал  "Томас",  но  у  нее  не  поворачивался  язык  так  его
называть, - Том хотел пригласить ее куда-нибудь на ужин, чтобы  они  могли
потанцевать, а Майкл уезжал на днях в  Кембридж  на  репетицию  нескольких
одноактных пьес, написанных студентами, так что у них будет куча времени.
   - Ты сможешь вернуться рано утром, когда станут развозить молоко.
   - А как насчет спектакля на следующий день?
   - Какое это имеет значение?
   Джулия не разрешила ему зайти за ней в театр,  и,  когда  она  вошла  в
выбранный ими ресторан, Том ждал ее в холле.  При  виде  Джулии  лицо  его
засветилось.
   - Уже так поздно. Я испугался, что ты совсем не придешь.
   - Мне очень жаль. Ко мне зашли после спектакля разные скучные люди, и я
никак не могла отделаться от них.
   Это была неправда. Весь вечер Джулия волновалась, как  девушка,  идущая
на первый бал. Она тысячу раз повторяла себе, что это  просто  нелепо.  Но
когда она сняла сценический грим и снова накрасилась, чтобы идти на  ужин,
результаты не удовлетворили ее. Она наложила голубые тени на веки и  снова
их стерла, накрасила щеки и вымыла их, затем попробовала другой оттенок.
   - Что это вы такое делаете? - спросила Эви.
   - Пытаюсь выглядеть на двадцать, дурочка.
   - Ну, коли вы сейчас не перестанете, будете выглядеть на все свои сорок
шесть.
   Джулия еще  не  видела  Тома  в  смокинге.  Мальчик  сиял,  как  медная
пуговица. Среднего роста, он выглядел высоким из-за своей  худобы.  Джулию
тронуло, что хотя ему хотелось  казаться  человеком  бывалым  и  светским,
когда дошло до заказа, он оробел перед официантом.  Они  пошли  танцевать.
Танцевал он неважно, но  и  в  неловкости  его  ей  чудилось  своеобразное
очарование.  Джулию  узнавали,  и  она  чувствовала,  что  он  купается  в
отраженных лучах ее славы. Молодая пара,  закончив  танец,  подошла  к  их
столику поздороваться. Когда они отошли, Том спросил:
   - Это не леди и лорд Деннорант?
   - Да, я знаю Джорджа еще с тех пор, как он учился в Итоне.
   Он следил за ними взглядом.
   - Ее девичье имя - леди Сесили Лоустон, да?
   - Не помню. Разве?
   Для нее это не представляло интереса. Через несколько  минут  мимо  них
прошла другая пара.
   - Посмотри, леди Лепар.
   - Кто это?
   - Разве ты не помнишь, у них был большой прием в их загородном  доме  в
Чешире несколько недель назад; присутствовал сам принц Уэльский.  Об  этом
еще писали в "Наблюдателе".
   А-а, вот откуда он черпает все свои сведения! Бедный крошка!  Он  читал
об этих титулованных господах в газетах и изредка, в ресторане или театре,
видел их во плоти. Конечно, он трепетал от восторга. Романтика. Если бы он
только знал, какие они все зануды.  Это  невинное  увлечение  людьми,  чьи
фотографии помещают в  иллюстрированных  газетах,  делало  его  невероятно
простодушным в ее глазах, и она нежно посмотрела на него через стол.
   - Ты приглашал когда-нибудь актрису в ресторан?
   Он пунцово покраснел.
   - Никогда.
   Джулии было очень неприятно, что он платит по счету,  она  подозревала,
что сумма равняется его недельному заработку,  но  не  хотела  ранить  его
гордость, предложив заплатить самой. Она спросила мимоходом, который  час,
и он привычно взглянул на запястье.
   - Ой, я забыл надеть часы.
   Она испытующе посмотрела на него.
   - А ты случайно не заложил их?
   Он снова покраснел.
   - Нет. Я очень спешил, когда одевался.
   Достаточно было взглянуть на его галстук, чтобы  увидеть,  что  это  не
так. Он ей лгал. Он отнес в заклад часы, чтобы пригласить ее  на  ужин.  В
горле у Джулии застрял комок. Она была готова, не  сходя  с  места,  сжать
Тома в объятиях и целовать его голубые глаза. Она обожала его.
   - Давай уйдем, - сказала Джулия.
   Они взяли такси и отправились в его квартирку на Тэвисток-сквер.



14

   На следующий день Джулия пошла к Картье и купила часы, чтобы послать их
Тому вместо тех, которые он заложил, а две или три недели  спустя,  узнав,
что у него день рождения, купила ему золотой портсигар.
   - Ты знаешь, это вещь, о которой я мечтал всю свою жизнь.
   Джулии показалось, что у него в глазах слезы. Он страстно ее поцеловал.
   Затем, то под одним предлогом,  то  под  другим,  Джулия  подарила  ему
булавку  для  галстука,  жемчужные  запонки  и  пуговицы  для  жилета.  Ей
доставляло острую радость делать ему подарки.
   - Так ужасно, что я ничего не могу тебе подарить, - сказал он.
   - Подари мне часы, которые ты заложил, чтобы пригласить меня на ужин, -
попросила она.
   Это были небольшие  золотые  часы,  не  дороже  десяти  фунтов,  но  ей
нравилось иногда их надевать.
   После ночи, которую они провели вместе вслед  за  ужином  в  ресторане,
Джулия наконец призналась себе, что влюблена. Это открытие ее потрясло.  И
все равно она была на седьмом небе от счастья.
   "А ведь я думала, что уже никогда не влюблюсь. Конечно,  долго  это  не
протянется. Но почему бы мне не порадоваться, пока можно?"
   Джулия решила, что постарается снова пригласить его на  Стэнхоуп-плейс.
Вскоре ей представилась такая возможность.
   - Ты помнишь этого своего молодого бухгалтера? - сказала она Майклу.  -
Его зовут Том Феннел. Я встретила его на днях на званом ужине и предложила
прийти к нам в следующее воскресенье. Нам не хватает одного мужчины.
   - Ты думаешь, он подойдет?
   У них ожидался грандиозный  прием.  Потому  она  и  позвала  Тома.  Ему
доставит удовольствие познакомиться с людьми, которых он  знал  только  по
фотографиям в газетах. Джулия уже увидела, что он немного сноб. Что ж, тем
лучше, все  фешенебельное  общество  будет  к  его  услугам.  Джулия  была
проницательная, она прекрасно понимала, что Том не влюблен в нее. Роман  с
ней льстил его тщеславию. Он был чрезвычайно пылок и наслаждался  любовной
игрой.  Из  отдельных  намеков,  из  рассказов,  которые  она   постепенно
вытягивала из него, Джулия узнала, что с семнадцати лет у  него  уже  было
очень много женщин. Главным для него был сам акт, с кем - не имело особого
значения. Он считал это самым большим удовольствием  на  свете.  И  Джулия
понимала, почему он пользуется таким успехом. Была своя  привлекательность
в его худобе - буквально кожа да кости, вот почему на нем так хорошо сидит
костюм, - свое очарование в его  чистоте  и  свежести.  Он  казался  таким
трогательным. А его застенчивость в сочетании с бесстыдством  была  просто
неотразима. Как ни странно, женщинам льстит, когда на них смотрят с  одной
мыслью - повалить поскорей на кровать.
   "Да, секс эпил - вот чем он берет".
   Джулия понимала, что своей миловидностью он обязан  лишь  молодости.  С
возрастом он высохнет, станет костлявым, изможденным  и  морщинистым;  его
прелестный румянец сделается багровым, нежная кожа - дряблой и пожелтелой,
но чувство, что его прелесть так  недолговечна,  лишь  усиливало  нежность
Джулии. Том вызывал в ней  непонятное  сострадание.  Он  всегда,  как  это
свойственно юности, был в приподнятом настроении, и Джулия  впитывала  его
веселость с такой же жадностью, как котенок лакает молоко.  Но  развлекать
он не умел. Когда Джулия рассказывала что-нибудь забавное, он смеялся,  но
сам ничего  забавного  рассказать  не  мог.  Ее  не  смущало  то,  что  он
скучноват. Напротив, действовало успокаивающе на нервы. У нее еще  никогда
не было так легко на сердце, как в его обществе, а блеска  и  остроумия  у
нее с избытком хватало на двоих.
   Все окружающие продолжали твердить Джулии, что она выглядит  на  десять
лет моложе и никогда еще она не играла так хорошо. Джулия знала,  что  это
правда, и знала - почему. Но ей следует быть осмотрительной. Нельзя терять
головы. Чарлз Тэмерли всегда говорил, что актрисе не  так  нужен  ум,  как
благоразумие, наверное, он прав. Быть может, она и неумна, но  чувства  ее
начеку, и она доверяет им. Чувства подсказывали Джулии, что она не  должна
признаваться Тому в своей любви. Она постаралась дать ему понять,  что  не
имеет никаких притязаний, он сам себе хозяин. Она  держалась  так,  словно
все происходящее между ними - пустяк, которому ни он, ни  она  не  придают
особого значения. Но она делала все, чтобы привязать его к себе. Том любил
приемы, и Джулия брала его с собой на приемы. Она заставила Долли и Чарлза
Тэмерли звать его к ленчу. Том любил танцевать,  и  Джулия  доставала  ему
приглашения на балы. Ради него она тоже шла туда на часок и видела,  какое
ему доставляет удовольствие то, что она пользуется таким огромным успехом.
Джулия знала, что у него кружится голова в присутствии важных персон, -  и
знакомила его со всякими именитыми людьми.  К  счастью,  Майклу  он  очень
нравился. Майкл любил поговорить, а  Том  был  прекрасным  слушателем.  Он
превосходно знал свое дело. Однажды Майкл сказал ей:
   - Толковый парень Том. Съел собаку на подоходном налоге.  Научил  меня,
как сэкономить две-три сотни фунтов с годового дохода, когда буду  платить
налог в следующий раз.
   Майкл, посещавший в поисках новых талантов чужие театры в самом Лондоне
или пригородах, часто брал Тома по вечерам с собой;  после  спектакля  они
заезжали за Джулией и ужинали втроем. Время от времени Майкл звал  Тома  в
воскресенье на партию гольфа  и,  если  они  не  были  никуда  приглашены,
привозил к ним обедать.
   - Приятно, когда в доме молодежь, - говорил он, - не дает  самому  тебе
заржаветь.
   Том всячески старался  быть  полезен.  Играл  с  Майклом  в  трик-трак,
раскладывал с Джулией пасьянсы, и, когда они заводили граммофон,  был  тут
как тут, чтобы менять пластинки.
   - Он будет хорошим товарищем Роджеру, - сказал Майкл.  -  У  Тома  есть
голова на плечах, к тому же он старше  Роджера.  Окажет  на  него  хорошее
влияние. Почему бы тебе не пригласить его пожить у нас во время отпуска?
   ("К счастью, я хорошая актриса".)
   Но Джулии понадобилось  значительное  усилие,  чтобы  голос  звучал  не
слишком радостно, а лицо не выдало восторга, от которого  неистово  билось
сердце.
   - Неплохая идея, - ответила она. - Я приглашу его, если хочешь.
   Театр не закрывался до конца августа, и Майкл снял дом в Тэплоу,  чтобы
они могли провести там самые жаркие дни лета. Джулия  ездила  в  город  на
спектакли, Майкл - когда  его  призывали  дела,  но  будни  до  вечера,  а
воскресенье целый день они оставались  за  городом.  Тому  полагалось  две
недели отпуска, и он с готовностью принял их приглашение.
   Как-то раз Джулия заметила, что Том  непривычно  молчалив.  Он  казался
бледен, всегдашняя жизнерадостность покинула его. Она поняла, что  у  него
что-то случилось, но он не пожелал говорить ей, в чем дело, сказал только,
что у него неприятности. Наконец Джулия вынудила его  признаться,  что  он
влез в долги и кредиторы настойчиво требуют, чтобы он расплатился.  Жизнь,
в которую Джулия втянула Тома, была ему  не  по  карману;  стыдясь  своего
дешевого костюма на великосветских приемах, куда она его брала, он заказал
себе новые у дорогого портного. Он поставил деньги  на  лошадь  в  надежде
выиграть и рассчитаться с долгами, а лошадь пришла последней.  Для  Джулии
его долг - сто двадцать пять фунтов - был чепуховой суммой, и ей  казалось
нелепым, чтобы  такой  пустяк  мог  кого-нибудь  расстроить.  Она  тут  же
сказала, что даст ему эти деньги.
   - Нет, я не могу. Я не могу брать деньги у женщины.
   Том покраснел до корней волос; ему стало стыдно от одной только  мысли.
Джулия приложила все свое искусство, применила все уловки, чтобы уговорить
его. Она приводила ему разумные доводы, притворялась, будто обижена,  даже
пустила в ход слезы, и, наконец, Том согласился, так и быть, взять  у  нее
эти деньги взаймы. На следующий день  Джулия  послала  ему  в  письме  два
банковских билета по сто фунтов. Том позвонил и сказал, что  она  прислала
гораздо больше, чем нужно.
   - О, я знаю, люди никогда  не  признаются,  сколько  они  задолжали,  -
сказала она со смехом. - Я уверена, что ты должен больше, чем мне сказал.
   - Честное слово, нет. Я бы не стал тебе лгать ни за что на свете.
   - Тогда держи остаток у себя, на всякий случай. Мне неприятно, что тебе
приходится расплачиваться в ресторане. И за такси, и за прочее.
   - О нет, право, не могу. Это так унизительно.
   - Какая ерунда! Ты же знаешь, у меня столько денег, что мне  девать  их
некуда.  Неужели  тебе  трудно  доставить  мне  удовольствие  и  позволить
вызволить тебя из беды?
   - Это ужасно мило с твоей стороны. Ты не  представляешь,  как  ты  меня
выручила. Не знаю, как тебя и благодарить.
   Однако голос у него был встревоженный. Бедный ягненочек, не может выйти
из плена условностей. Но  Джулия  говорила  правду,  она  еще  никогда  не
испытывала такого наслаждения, как сейчас, давая ему деньги; это  вызывало
в ней неожиданный взрыв чувств. И у нее был в уме еще один проект, который
она надеялась привести в исполнение за те две недели, что Том  проведет  у
них  в  Тэплоу.  Прошло  то  время,  когда   убогость   его   комнаты   на
Тэвисток-сквер казалась ей очаровательной, а скромная меблировка  умиляла.
Раз или два Джулия встречала на лестнице людей, и ей показалось,  что  они
как-то странно на нее смотрят. К Тому приходила убирать и готовить завтрак
грязная,  неряшливая  поденщица,  и  у  Джулии  было   чувство,   что   та
догадывается об их отношениях и шпионит за ней. Однажды, когда Джулия была
у Тома,  кто-то  повернул  ручку  двери,  а  когда  она  вышла,  поденщица
протирала перила лестницы и бросила на Джулию хмурый  взгляд.  Джулии  был
противен затхлый запах прокисшей пищи, стоявший на лестнице, и  ее  острый
глаз скоро увидел, что комната Тома отнюдь не блещет  чистотой.  Выцветшие
пыльные занавеси, вытертый ковер, дешевая мебель  -  все  это  внушало  ей
отвращение. Случилось  так,  что  Майкл,  все  время  выискивающий  способ
выгодно  вложить   деньги,   купил   несколько   гаражей   неподалеку   от
Стэнхоуп-плейс - раньше там были конюшни. Он решил, что, сдавая  часть  из
них, он окупит те, которые были нужны  им  самим.  Над  гаражами  был  ряд
комнат. Майкл сделал из них две квартирки, одну - для их шофера, другую  -
для сдачи внаем. Она все еще стояла пустая, и Джулия  предложила  Тому  ее
снять. Это будет замечательно. Она сможет забегать к нему на часок,  когда
он будет  возвращаться  из  конторы,  иногда  ей  удастся  заходить  после
спектакля, и никто ничего не узнает. Никто им не будет мешать.  Они  будут
совершенно свободны. Джулия говорила Тому, как интересно будет  обставлять
комнаты; у них на Стэнхоуп-плейс куча ненужных вещей, он просто обяжет ее,
взяв их "на хранение". Чего не хватит, они купят с ним вместе. Тома  очень
соблазняла мысль иметь собственную квартиру,  но  о  чем  было  мечтать  -
плата, пусть и невысокая, была ему не по средствам. Джулия об этом  знала.
Знала она и то,  что,  предложи  она  платить  из  своего  кармана,  он  с
негодованием откажется. Но ей казалось, что в течение праздных двух недель
на берегу реки в их роскошном загородном доме она  сумеет  превозмочь  его
колебания.  Она  видела,  как  прельщает  Тома  ее   предложение,   и   не
сомневалась,  что   найдет   какой-нибудь   способ   убедить   его,   что,
согласившись, он на самом деле окажет ей услугу.
   "Людям не нужен резон, чтобы сделать то, что они  хотят,  -  рассуждала
Джулия, - им нужно оправдание".
   Джулия с волнением ждала Тома в Тэплоу. Как приятно будет гулять с  ним
утром у реки, а днем вместе сидеть в саду! Приедет Роджер, и Джулия твердо
решила, что между нею и Томом не будет никаких  глупостей,  этого  требует
простое приличие. Но как божественно быть рядом с ним чуть не  весь  день!
Когда у нее будут дневные спектакли. Том сможет развлекаться чем-нибудь  с
Роджером.
   Однако все вышло совсем не так, как она ожидала. Джулии и в  голову  не
могло прийти, что Роджер и Том так подружатся. Между ними  было  пять  лет
разницы, и Джулия полагала - хотя, по правде говоря, она вообще об этом не
задумывалась, - что Том будет смотреть на Роджера, как на  ребенка,  очень
милого, конечно, но с которым обращаются соответственно его возрасту -  он
у всех на побегушках, и его можно отослать  поиграть,  когда  он  надоест.
Роджеру  только  исполнилось  семнадцать.  Это  был  миловидный  юноша   с
рыжеватыми  волосами  и  синими  глазами,  но  на  этом  и  кончались  его
привлекательные черты. Он не унаследовал ни живости и выразительности лица
матери, ни классической красоты отца. Джулия была несколько  разочарована,
он не оправдал ее надежд. В детстве, когда она постоянно фотографировалась
с ним вместе, он был прелестен. Теперь он сделался слишком флегматичным, и
у него всегда был серьезный вид. Пожалуй, единственное, чем он мог  теперь
похвастать, это волосы и зубы. Джулия, само собой, очень  любила  его,  но
считала скучноватым. Когда она оставалась с  ним  вдвоем,  время  тянулось
необыкновенно долго. Джулия проявляла живой интерес к вещам,  которые,  по
ее мнению, должны были его занимать - крикету и тому подобному,  но  у  ее
сына не находилось, что сказать по этому поводу. Джулия опасалась, что  он
не очень умен.
   - Конечно, он еще мальчик, - оптимистически говорила она, - возможно, с
возрастом он разовьется.
   С того времени, как Роджер пошел в подготовительную школу, Джулия  мало
его видела. Во время каникул она все вечера бывала занята в театре,  и  он
уходил куда-нибудь с отцом или друзьями, по  воскресеньям  они  с  Майклом
играли в гольф. Случалось, если Джулию приглашали к ленчу, она не виделась
с ним несколько дней подряд, не считая двух-трех  минут  утром,  когда  он
заходил к ней в комнату  пожелать  доброго  утра.  Жаль,  что  он  не  мог
навсегда остаться прелестным маленьким мальчиком, который тихо, не  мешая,
играл в ее комнате и, обвив мать ручонкой за шею, улыбался на  фотографиях
прямо в объектив. Время от времени Джулия ездила повидать  его  в  Итон  и
пила с ним чай. Ей польстило, когда она увидела в  его  комнате  несколько
своих фотографий. Она прекрасно сознавала, что ее приезд  в  Итон  вызывал
всеобщее  волнение,  и  мистер  Брэкенбридж,  старший   надзиратель   того
пансиона, где жил Роджер, считал  своим  долгом  быть  с  нею  чрезвычайно
любезным. Когда кончилось  полугодие,  Джулия  и  Майкл  уже  переехали  в
Тэплоу, и Роджер явился прямо туда. Джулия пылко расцеловала  его.  Роджер
не проявил восторга оттого, что он наконец дома, как она ожидала. Держался
он довольно небрежно. Казалось, он вдруг повзрослел не по летам.
   Роджер сразу же объявил Джулии, что желает покинуть Итон на  рождество.
Он получил там все, что мог, и теперь намерен поехать в Вену на  несколько
месяцев поучить немецкий, перед тем как поступить в Кембридж. Майкл хотел,
чтобы он стал военным, но против этого Роджер решительно воспротивился. Он
еще не решил, кем быть. И Майкла и Джулию чуть не с самого  рождения  сына
мучил страх, что вдруг он вздумает пойти на сцену, но, по-видимому, Роджер
не имел ни малейшей склонности к театру.
   - Так или иначе, толку бы из него все равно не вышло, - сказала Джулия.
   Роджер жил в Тэплоу сам по себе. С  утра  уходил  на  реку,  валялся  с
книгой в саду. На день рождения Джулия подарила ему быстроходный  дорожный
велосипед,  и  теперь  он  разъезжал  на  нем  по  проселочным  дорогам  с
головокружительной скоростью.
   - Одно утешение, - говорила Джулия, - что  с  ним  никаких  хлопот.  Он
вполне способен сам себя занять.
   По воскресеньям из города к ним наезжала куча людей - актеры,  актрисы,
какой-нибудь случайный писатель и кое-кто из  их  более  именитых  друзей.
Джулию это развлекало, и она знала, что люди любят ездить к ним в гости. В
первое воскресенье после приезда Роджера  к  ним  нахлынула  целая  толпа.
Роджер был очень вежлив с гостями. Выполнял обязанности сына хозяина  дома
как настоящий светский человек. Но Джулии  показалось,  что  внутренне  он
отчужден, словно играет роль, которой не может  целиком  отдаться.  У  нее
было неуютное чувство, что он не принимает всех этих людей  такими,  какие
они есть,  но  хладнокровно  судит  их  со  стороны.  У  Джулии  создалось
впечатление, что сын не смотрит на них всерьез.
   Они договорились с Томом, что он приедет в следующую субботу, и  Джулия
привезла его в своей машине после спектакля. Стояла лунная ночь, и в такой
час дороги были пусты. Это была волшебная поездка. Джулия хотела бы, чтобы
она длилась вечно. Она прильнула к нему, время от времени он целовал ее  в
темноте.
   - Ты счастлив? - спросила она.
   - Абсолютно.
   Майкл и Роджер уже легли, но в столовой их ждал  ужин.  Безмолвный  дом
вызывал в них ощущение, будто они забрались туда  без  разрешения  хозяев.
Словно они - два странника, которые проникли  из  ночного  мрака  в  чужое
жилище и нашли там приготовленную для них роскошную трапезу. Было  в  этом
что-то от сказок "Тысяча и одной ночи". Джулия показала Тому его  комнату,
рядом с комнатой Роджера, и пошла спать. На следующее утро она  проснулась
поздно. Был прекрасный день. Джулия никого не пригласила из города,  чтобы
весь день провести вместе с Томом. Когда она оденется, они пойдут с ним на
реку. Джулия позавтракала, приняла  ванну.  Надела  легкое  белое  платье,
которое подходило для прогулки и очень ей  шло,  и  широкополую  шляпу  из
красной  соломки,  бросавшую  теплый  отсвет  на  лицо.  Почти  совсем  не
накрасилась. Джулия поглядела в зеркало  и  довольно  улыбнулась.  Она  и,
правда, выглядела очень хорошенькой и молодой. Беспечной  походкой  Джулия
направилась в сад. На лужайке, спускавшейся  к  самой  воде,  она  увидела
Майкла в окружении воскресных газет. Он был один.
   - Я думала, ты пошел поиграть в гольф.
   - Нет, пошли мальчики. Я решил, им будет приятней,  если  я  отпущу  их
одних, - он улыбнулся своей дружелюбной улыбкой. - Они для  меня  чересчур
активны. В восемь утра они уже купались и, как только проглотили  завтрак,
унеслись в машине Роджера играть в гольф.
   - Я рада, что они подружились.
   Джулия сказала это искренне. Она  была  немного  разочарована,  что  не
смогла погулять с Томом у реки, но ей очень хотелось, чтобы он  понравился
Роджеру, у нее было  подозрение,  что  Роджер  весьма  разборчив  в  своих
симпатиях и антипатиях. В конце концов Том пробудет у них  еще  целых  две
недели.
   - Не скрою от тебя, рядом с ними я чувствую себя настоящим стариком,  -
заметил Майкл.
   - Какая ерунда! Ты куда красивее, чем любой из  них,  и  прекрасно  это
знаешь, мой любимый.
   Майкл выдвинул подбородок и втянул живот.
   Мальчики вернулись к самому ленчу.
   - Простите за опоздание, - сказал Роджер. - Была чертова  куча  народу,
приходилось ждать у каждой метки для меча. Мы загнали шары в лунки, сделав
равное число ударов.
   Они были "чертовски" голодны, возбуждены и очень довольны собой.
   - Как здорово, что сегодня нет гостей, - сказал Роджер. - Я боялся, что
пожалует вся шайка-лейка и нам придется вести себя пай-мальчиками.
   - Я решила, что не мешает отдохнуть, - сказала Джулия.
   Роджер взглянул на нее.
   - Тебе это не повредит, мамочка. У тебя очень утомленный вид.
   ("Ну и глаз, черт побери. Нет, нельзя показывать, что меня это трогает.
Слава богу, я умею играть".)
   Она весело засмеялась.
   - Я не спала всю ночь, ломала  себе  голову,  как  тебе  избавиться  от
прыщей.
   - Да, ужасная гадость. Том говорит, у него тоже были.
   Джулия перевела  глаза  на  Тома.  В  открытой  на  груди  тенниске,  с
растрепанными волосами, уже немного подзагоревший, он  казался  невероятно
юным. Не старше Роджера, по правде говоря.
   - А у него облезает нос, - продолжал со  смехом  Роджер.  -  Вот  будет
пугало!
   Джулия ощутила легкое беспокойство. Казалось, Том скинул несколько  лет
и стал ровесником Роджеру не только по годам. Они болтали чепуху. Уплетали
за обе щеки и осушили по нескольку кружек  пива,  и  Майкл,  который,  как
всегда, пил и ел очень умеренно, смотрел на них с улыбкой. Он радовался их
юности и хорошему настроению. Он напоминал Джулии  старого  пса,  который,
чуть помахивая хвостом, лежит на солнце и наблюдает за возней двух  щенят.
Кофе пили на лужайке. Было так приятно сидеть в тени, любуясь  рекой.  Том
выглядел очень стройным  и  грациозным  в  длинных  белых  брюках.  Джулия
никогда раньше не видела, что он курит трубку. Ее это  почему-то  умилило.
Но Роджер стал подсмеиваться над ним.
   - Ты почему куришь - потому  что  это  тебе  нравится  или  чтобы  тебя
считали взрослым?
   - Заткнись, - сказал Том.
   - Ты кончил кофе?
   - Да.
   - Тогда пошли на реку.
   Том нерешительно взглянул на Джулию. Роджер это заметил.
   - О, все в порядке, о моих почтенных родителях можешь не  беспокоиться.
У них есть воскресные газеты. Мама подарила мне недавно гоночный ялик.
   ("Спокойно, спокойно... Держи себя в руках.  Ну  и  дура  я  была,  что
подарила ему гоночный ялик!")
   - Хорошо, - сказала она со снисходительной улыбкой, -  идите  на  реку,
только не свалитесь в воду.
   - Ничего не случится, если и свалимся. К чаю вернемся. Папа,  теннисный
корт размечен? Мы хотели поиграть после чая.
   - Пожалуй, твой отец сможет  кого-нибудь  найти,  сыграете  два  против
двух.
   - А, не  беспокойтесь,  одиночная  игра  еще  интереснее,  да  и  лучше
разомнемся, - и, обращаясь к Тому: -  Кто  первый  добежит  до  сарая  для
лодок?
   Том вскочил на ноги и бросился бежать, Роджер -  вдогонку.  Майкл  взял
одну из газет и принялся искать очки.
   - Они хорошо поладили, правда?
   - По-видимому.
   - Я боялся, Роджеру будет здесь скучно с нами.  Хорошо,  что  теперь  у
него есть компания.
   - Тебе не кажется, что Роджер ни с кем, кроме себя, не считается?
   - Это ты насчет тенниса? Да мне, по правде говоря,  все  равно,  играть
или нет. Вполне естественно, что мальчикам хочется поиграть вдвоем.  С  их
точки зрения, я старик и только испорчу им игру. В конце концов главное  -
чтобы им было хорошо.
   Джулия почувствовала угрызения совести. Майкл был прозаичен, прижимист,
самодоволен, но он необычайно добр и уж совсем  не  эгоист!  Он  не  знает
зависти. Ему доставляет удовольствие - если это только не  стоит  денег  -
делать других счастливыми. Майкл был для Джулии  раскрытой  книгой.  Спору
нет, все его мысли банальны; с другой стороны, ни одна из  них  не  бывает
постыдна. Ее выводило из себя, что при всех его достоинствах, вместо  того
чтобы вызывать в ней любовь, Майкл вызывал такую мучительную скуку.
   - Насколько ты лучше меня, моя лапушка, - сказала она.
   Майкл улыбнулся своей милой дружелюбной улыбкой и покачал головой.
   - Нет, дорогая, у меня  был  замечательный  профиль,  но  у  тебя  есть
огромный талант.
   Джулия засмеялась.  Это  даже  забавно  -  разговаривать  с  человеком,
который никогда не догадывается, о чем идет речь. Но  что  имеют  в  виду,
когда говорят об актерском таланте?
   Джулия часто спрашивала себя, что именно поставило ее  на  голову  выше
других  современных  актеров.  В  первые  годы  ее  карьеры  у  нее   были
недоброжелатели. Ее сравнивали - и не  в  ее  пользу  -  с  той  или  иной
актрисой, пользовавшейся благосклонностью публики. Но уже давно  никто  не
оспаривал у нее пальмы первенства. Конечно, известность  ее  была  не  так
велика, как у кинозвезд. Джулия попытала удачи в кино, но не имела успеха;
ее лицо, такое подвижное и выразительное на  сцене,  на  экране  почему-то
проигрывало, и после первой же пробы она, с  одобрения  Майкла,  отвергала
все предложения, которые получала время от времени.  Играть  в  кино?  Это
ниже ее достоинства. Ее позиция сделала Джулии прекрасную рекламу.  Джулия
не завидовала кинозвездам: они  появлялись  и  исчезали,  она  оставалась.
Когда выпадал случай, она  ходила  смотреть  игру  других  ведущих  актрис
Лондона. Джулия не скупилась на  похвалы  и  хвалила  от  чистого  сердца.
Иногда чужая игра казалась ей  настолько  хорошей,  что  она  искренно  не
понимала,  почему  люди  поднимают  такой  шум  вокруг  нее,  Джулии.  Она
прекрасно знала, какой высокой репутацией пользуется у  публики,  но  сама
была о себе достаточно скромного мнения. Джулию всегда удивляло, что  люди
восторгаются какой-нибудь ее интонацией или жестом, которые приходят к ней
так естественно, что ей кажется просто невозможным сыграть иначе.  Критики
восхищались ее  разносторонностью.  Особенно  хвалили  способность  Джулии
войти в образ.  Не  то  чтобы  она  сознательно  кого-нибудь  наблюдала  и
копировала, просто когда, она бралась за новую  роль,  на  нее  неизвестно
откуда мощной волной набегали смутные воспоминания,  и  она  обнаруживала,
что знает о своей новой героине множество вещей, о  которых  раньше  и  не
подозревала. У Джулии часто возникал в памяти кто-нибудь из  знакомых  или
даже случайный человек, которого она видела на улице или  на  приеме.  Она
сочетала  эти  воспоминания  с  собственной   индивидуальностью,   и   так
создавался характер, основанный  на  реальной  жизни,  но  обогащенный  ее
опытом, ее владением актерской техникой и личным  обаянием.  Люди  думали,
что она играет только те два-три часа, что  находится  на  сцене;  они  не
знали, что олицетворяемый ею персонаж подспудно жил в  ней  весь  день;  и
когда она,  казалось  бы,  увлеченно  с  кем-нибудь  беседовала,  и  когда
занималась каким-нибудь делом. Джулии часто казалось, что в ней сочетаются
два  лица:  популярная  актриса,  всеобщая  любимица,   женщина,   которая
одевается лучше всех в Лондоне, но это - лишь иллюзия, и героиня,  которую
она изображает каждый вечер, и это - ее истинная субстанция.
   "Будь я проклята, если я знаю, что такое актерский талант,  -  говорила
она себе, - но зато  я  знаю  другое:  я  бы  отдала  все,  что  имею,  за
восемнадцать лет".
   Однако  это  была  неправда.  Если  бы  ей  представилась   возможность
вернуться назад в юность, еще не известно, пожелала бы  она  это  сделать.
Скорее нет. И не популярность, даже если хотите - слава, была  ей  дорога,
не ее власть над зрителями и не та искренняя любовь,  которую  они  к  ней
питали, и уж, конечно, не  деньги,  которые  принес  ей  талант;  нет,  ее
опьяняло другое - та неведомая сила, которую она ощущала в себе, ее власть
над материалом. Она могла получить роль, и даже не очень хорошую  роль,  с
глупым текстом, и  благодаря  своим  личным  качествам,  благодаря  своему
искусству, благодаря владению актерским ремеслом, на  котором  она  собаку
съела, вдохнуть в  нее  жизнь.  Тут  ей  не  было  равных.  Иногда  Джулия
чувствовала себя божеством.
   "И к тому же, - засмеялась она, - Тома не было бы еще на свете".
   В конце  концов,  только  естественно,  что  ему  нравится  возиться  с
Роджером. Ведь они почти ровесники. Они принадлежат  к  одному  поколению.
Сегодня первый день его отпуска, пусть повеселятся, впереди еще целых  две
недели. Тому скоро надоест проводить время с семнадцатилетним  мальчишкой.
Роджер очень мил, но скучен, материнская любовь  не  ослепляет  ее.  Нужно
следить за собой и ни в коем  случае  не  показывать,  что  она  сердится.
Джулия с самого начала решила, что не будет  предъявлять  к  Тому  никаких
требований; если  он  почувствует,  что  чем-либо  ей  обязан,  это  может
оказаться для нее роковым.
   - Майкл, почему бы тебе не  предложить  вторую  квартирку  над  гаражом
Тому?  Теперь,  когда  он  сдал  последний  экзамен   и   получил   звание
бухгалтера-эксперта, ему просто неприлично жить в  той  его  меблированной
комнате.
   - Неплохая мысль. Я у него спрошу.
   - Сэкономишь на плате агенту по сдаче внаем. Поможем ему обставиться. У
нас стоит без дела куча старой мебели. Пусть лучше Том ею пользуется,  чем
она будет просто гнить на чердаке.
   Том и Роджер вернулись к чаю, проглотили  кучу  бутербродов  и  дотемна
играли в теннис. После  обеда  они  засели  за  домино.  Джулия  разыграла
блестящую сцену - молодая мать с нежностью следит  за  сыном  и  его  юным
другом. Спать она легла рано. Вскоре мальчики тоже  поднялись  наверх.  Их
комнаты были расположены прямо над ее спальней. Она  слышала,  как  Роджер
зашел к Тому. Они принялись болтать; окна и у нее и у них были открыты, до
нее доносились их оживленные голоса. О чем, ради всего святого, они  могли
столько  говорить?!  Она  ни  разу  не  видела  ни  одного  из  них  таким
разговорчивым. Через некоторое время раздался голос Майкла:
   - А ну, марш в постель, мальчики! Болтать будете завтра.
   Они засмеялись.
   - Хорошо, папочка! - закричал Роджер.
   - Ну и болтуны вы!
   Снова послышался голос Роджера:
   - Спокойной ночи, старина.
   И сердечный ответ Тома:
   - Спокойной ночи, дружище.
   "Идиоты!" - гневно вскричала про себя Джулия.
   На следующее утро, в то время как она завтракала в постели, к ней зашел
Майкл.
   - Мальчики уехали в Хантерком играть в гольф. Они намерены сыграть  два
раунда и спросили, обязательно ли им возвращаться к ленчу. Я ответил,  что
нет.
   - Не скажу, чтобы я была в восторге оттого, что Том смотрит на наш дом,
как на гостиницу, - заметила Джулия.
   - Милая, они же мальчишки. Право, пусть развлекаются как хотят.
   Значит, сегодня она вообще не увидит Тома - между  пятью  и  шестью  ей
надо выезжать, если она хочет попасть  в  театр  вовремя.  Майклу  хорошо,
отчего ему не быть добрым... Джулия была обижена. Ей хотелось плакать. Он,
должно быть, совершенно к ней равнодушен - теперь она думала о Томе,  -  а
она-то решила, что сегодня  будет  иначе,  чем  вчера.  Она  проснулась  с
твердым намерением быть терпимой и принимать вещи такими, каковы они есть,
но ей и в голову не приходило, что ее ждет такое разочарование.
   - Газеты уже принесли? - хмуро спросила Джулия.
   В город она уехала разъяренная.
   Следующий день был немногим лучше. Мальчики решили не играть  в  гольф,
зато с утра до вечера сражались в  теннис.  Их  неуемная  энергия  страшно
раздражала Джулию. В шортах, с голыми ногами,  в  спортивной  рубашке  Том
казался не старше шестнадцати лет. Так как они купались по три-четыре раза
в день, он  не  мог  прилизывать  волосы,  и,  стоило  им  высохнуть,  они
закручивались непослушными кольцами. От этого он  казался  еще  моложе  и,
увы, еще прелестней. Сердце Джулии терзала  мука.  Ей  казалось,  что  его
манера вести  себя  странно  изменилась;  постоянно  находясь  в  обществе
Роджера, он потерял облик светского человека, который так следит за  своей
внешностью, так разборчив в том, что ему надеть, и снова  стал  неряшливым
подростком. Ни намеком, ни взглядом он не выдавал, что он -  ее  любовник;
он относился к ней так,  как  приличествует  относиться  к  матери  своего
приятеля. Каждым замечанием, проказами, даже самой  своей  вежливостью  он
заставлял ее чувствовать, что она принадлежит к другому поколению.  В  его
обращении к ней не было и следа рыцарственной галантности, которую молодой
человек должен проявлять по отношению  к  обворожительной  женщине;  такую
снисходительную доброжелательность скорее пристало  выказывать  незамужней
старой тетушке.
   Джулию возмущало, что Том послушно идет на поводу  у  мальчишки  моложе
себя. Это говорило о бесхарактерности. Но она не винила  его;  она  винила
Роджера. Его  эгоизм  вызывал  в  ней  отвращение.  Все  это  прекрасно  -
толковать, что он еще молод. Его безразличие ко всему, кроме  собственного
удовольствия,  говорит   о   безудержном   себялюбии.   Он   бестактен   и
невнимателен. Он ведет себя так, словно и дом, и прислуга, и мать, и  отец
существуют лишь для его удобства. У Джулии уже не раз сорвалось бы  резкое
слово, но она не осмеливалась при Томе читать Роджеру нотации.  Незавидная
роль. К тому же стоило побранить Роджера, у  него  сразу  делался  глубоко
обиженный вид, глаза - как у раненого олененка, и вы чувствовали, что были
жестоки и несправедливы к нему. Это доводило Джулию до исступления. Джулия
и сама так умела, это выражение глаз Роджер унаследовал от нее, она тысячу
раз пользовалась им на сцене с соответствующим эффектом и знала,  что  оно
ровно ничего не значит, но когда оно появлялось в глазах сына, это страшно
расстраивало ее.  Даже  мысль  об  этом  вызвала  в  ней  нежность.  Столь
внезапная перемена чувств открыла Джулии правду -  она  ревновала  Тома  к
Роджеру, безумно ревновала.
   Это открытие ее потрясло; она не знала,  смеяться  ей  или  сгорать  со
стыда. Несколько минут она размышляла.
   "Ну, я тебе обедню испорчу".
   Уж теперь воскресенье пройдет  совсем  иначе,  чем  в  прошлый  раз.  К
счастью. Том - сноб. "Женщина привлекает к себе  мужчин,  играя  на  своем
очаровании,  и  удерживает  их  возле  себя,  играя  на  их  пороках",   -
пробормотала Джулия и подумала: интересно, сама она придумала этот афоризм
или припомнила его из какой-нибудь пьесы.
   Джулия позвонила кое-кому.  Пригласила  на  конец  недели  Деннорантов,
Чарлза Тэмерли - тот гостил в Хенли у  сэра  Мейхью  Брейнстона,  министра
финансов. Он принял приглашение приехать и пообещал привезти сэра Мейхью с
собой. Чтобы  их  развлечь  -  Джулия  знала,  что  аристократы  вовсе  не
интересуются друг другом, когда окунаются, как они воображают, в богему, -
она позвала своего партнера по сцене Арчи Декстера и его хорошенькую жену,
игравшую под своим девичьим именем - Грейс Хардуил. Джулия не сомневалась,
что, если на горизонте появятся маркиза и маркиз, в  обществе  которых  он
сможет вращаться, и член кабинета, на которого  ему  захочется  произвести
впечатление, Том не пойдет кататься на ялике или играть в гольф. На  таком
приеме Роджер займет подобающее ему место школьника, на которого никто  не
обращает внимания, а Том увидит, какой  она  может  быть  блестящей,  если
пожелает.  Предвкушая  свое  торжество,  Джулия  смогла  стойко  перенести
оставшиеся дни. Она почти не видела Тома и Роджера, а когда у  нее  бывали
утренние спектакли, не видела их совсем. Если они не играли в  теннис  или
гольф, то носились по окрестностям в машине Роджера.
   Джулия привезла Деннорантов после спектакля. Роджер лег спать, но Майкл
и Том ждали их к ужину. Это был чудесный ужин. Слуги тоже уже легли, и они
сами себя  обслуживали.  Джулия  заметила,  как  Том  старается,  чтобы  у
Деннорантов было все, что им нужно, с какой готовностью вскакивает,  чтобы
им услужить. Его вежливость казалась чуть  ли  не  назойливой.  Денноранты
были скромной молодой парой, им и в голову  не  приходило,  что  их  титул
может иметь хоть какое-то значение, и Джордж Деннорант порядком  смутился,
когда Том забрал  у  него  грязную  тарелку  и  протянул  ему  чистую  для
следующего блюда.
   "Думаю, завтра Роджеру не с кем будет играть в гольф", -  сказала  себе
Джулия.
   Они просидели за разговорами до трех часов,  и  Джулия  заметила,  что,
когда Том желал ей спокойной ночи,  глаза  его  сияли,  но  от  любви  или
шампанского - этого она не могла сказать. Он сжал ей руку.
   - Чудесный вечер! - воскликнул он.
   Было уже позднее утро, когда Джулия в платье из органди [батист жесткой
выделки] вышла в сад во всем блеске своей красоты. Роджер сидел в шезлонге
с книгой в руках.
   - Читаешь? - спросила Джулия, поднимая действительно прекрасные  брови.
- Почему вы не играете в гольф?
   У Роджера был надутый вид.
   - Том говорит, что слишком жарко.
   - Да? - отозвалась она с очаровательной улыбкой. - А я испугалась,  что
ты счел своим долгом  остаться,  чтобы  занять  моих  гостей.  Будет  куча
народу, мы вполне сможем без тебя обойтись. Где все остальные?
   - Не знаю. Том ухлестывает за Сесили Деннорант.
   - Она очень хорошенькая.
   - Похоже, сегодня будет жуткая скука.
   - Надеюсь, Том этого не скажет, - проговорила  Джулия  с  таким  видом,
словно это ее сильно беспокоит.
   Роджер ничего не ответил.
   День прошел в точности так, как ожидала Джулия. Правда, она мало видела
Тома, но Роджер видел его еще меньше. Том очень понравился Деннорантам; он
объяснил им, каким образом избежать огромного подоходного налога,  который
им приходилось платить. Он почтительно  слушал  министра  финансов,  в  то
время как тот рассуждал о театре, и Арчи Декстера, когда тот излагал  свои
взгляды на политическую ситуацию. Джулия  еще  никогда  не  была  в  таком
ударе. Арчи Декстер обладал живым умом, неисчерпаемым запасом  театральных
историй и удивительным даром их рассказывать,  и  во  время  ленча  они  с
Джулией на пару заставили весь стол хохотать, а после чая, когда игроки  в
теннис  устали,  Джулию  уговорили  (нельзя  сказать,  чтобы  она   сильно
сопротивлялась) доставить  всем  удовольствие  своей  пародией  на  Глэдис
Купер, Констанс Колье и Герти Лоренс. Однако Джулия не забыла,  что  Чарлз
Тэмерли - ее преданный и бескорыстный воздыхатель,  и  улучила  минутку  в
сумерки, чтобы погулять с ним вдвоем. С Чарлзом она не старалась  быть  ни
веселой, ни остроумной, с ним она была мечтательна и нежна.  На  сердце  у
Джулии было тоскливо, несмотря на блестящий спектакль, который она  играла
весь день; когда вздохами, печальными взглядами и  недомолвками  она  дала
Чарлзу понять, что жизнь ее пуста и, несмотря на  свою  успешную  карьеру,
она не может не чувствовать, что упустила нечто  очень  важное,  она  была
почти искренна. Как часто она вспоминает о вилле  в  Сорренто,  на  берегу
Неаполитанского  залива...  Прекрасная  мечта.  Возможно,  там  ее   ждало
настоящее счастье, стоило лишь руку протянуть. Она сделала  глупость.  Что
все ее сценические триумфы? Иллюзия. Pagliacci [шутовство  (итал.)].  Люди
не понимают, насколько  это  верно.  Vesti  lagiubba  [буквально:  сменная
одежда; здесь маскарад (итал.)] и прочее. Она так одинока. Естественно, не
было необходимости  говорить  Чарлзу,  что  сердце  ее  тоскует  не  из-за
утерянных  возможностей,  а  из-за  того,  что   некий   молодой   человек
предпочитает играть в гольф с ее сыном, а не заниматься любовью с ней.
   А потом Джулия и Арчи Декстер сговорились  и  после  обеда,  когда  все
собрались в гостиной, без предупреждения, начав  с  нескольких  ничего  не
значащих слов, устроили друг другу ужасную  сцену  ревности,  словно  были
любовниками. В первый момент остальные не догадались, что  это  шутка,  но
вскоре их взаимные обвинения стали  столь  чудовищны  и  непристойны,  что
потонули  во  всеобщем  хохоте.  Затем  они  разыграли   экспромтом,   как
подвыпивший   джентльмен   подбирает    уличную    девку-француженку    на
Джермин-стрит. После этого с  невозмутимой  серьезностью  изобразили,  как
миссис Элвинг из "Привидений" пытается  соблазнить  пастора  Мэндерса.  Их
небольшая  аудитория  покатывалась  со  смеху.  Закончили  они  "номером",
который часто показывали на  театральных  приемах  и  отшлифовали  его  до
блеска. Это был кусок из чеховской пьесы; весь текст шел по-английски,  но
в особо патетических  местах  они  переходили  на  тарабарщину,  звучавшую
совсем как русский язык. Джулия призвала на помощь весь  свой  трагедийный
талант,  но  произносила  реплики  с  таким  шутовским  пафосом,  что  это
производило неотразимо комический  эффект.  Джулия  вложила  в  исполнение
искреннюю душевную муку, но с присущим ей живым чувством юмора сама же над
ней подсмеивалась. Зрители хохотали до упаду, держались за  бока,  стонали
от неудержимого смеха. Быть  может,  это  было  ее  лучшее  представление,
Джулия играла для Тома, и только для него.
   -  Я  видел  Сару  Бернар  и  Режан  [Режан,  Габриэль  (1857-1920)   -
французская актриса], - сказал министр финансов. - Я видел  Дузе  и  Эллен
Терри, видел миссис Кендел. "Nunc  Dimittis"  ["Ныне  отпущаеши"  (лат.)].
Сподобился.
   Джулия, сияющая, кинулась  в  кресло  и  одним  глотком  осушила  бокал
шампанского.
   "Черт меня побери, если я не испортила Роджеру обедню", - подумала она.
   Но, несмотря на все это, когда  она  спустилась  на  следующее  утро  к
завтраку,  мальчики  уже  ушли  играть  в  гольф.  Майкл   успел   отвезти
Деннорантов в город. Джулия чувствовала себя усталой. Ей пришлось  сделать
над собой усилие, чтобы весело болтать, когда Роджер и Том пришли к ленчу.
Днем они втроем отправились на реку, но у Джулии  было  чувство,  что  они
взяли ее с собой не потому, что им хотелось, а потому, что не сумели этого
избежать. Она подавила вздох, когда  подумала,  как  ждала  отпуска  Тома.
Теперь она считала дни, оставшиеся до его конца. Она испытала  облегчение,
когда села наконец в машину, чтобы ехать в Лондон. Джулия не сердилась  на
Тома, но была глубоко уязвлена; сердилась она на себя за то, что  потеряла
над собой власть. Однако, когда Джулия вошла в театр,  она  почувствовала,
что стряхнула это наваждение, как дурной сон,  от  которого  пробуждаешься
утром. Здесь, в своей уборной,  она  вновь  стала  себе  хозяйкой,  и  все
события повседневной жизни утратили важность. Ей ничто не страшно, пока  в
ее власти есть такая возможность обрести свободу.
   Так прошла вторая неделя. Майкл, Роджер и Том наслаждались жизнью.  Они
купались, играли в теннис и гольф, слонялись у реки. Осталось четыре  дня.
Осталось три дня.
   ("Ну, теперь уж я дотерплю до конца. Все изменится, когда мы вернемся в
Лондон. Нельзя показывать, как я несчастна. Нужно делать вид,  что  все  в
порядке".)
   - Повезло нам, отхватили такой кусок хорошей погоды, - сказал Майкл.  -
А Том пользовался успехом, правда? Жаль, что он не может остаться  еще  на
недельку.
   - Да, ужасно жаль.
   - Я думаю, Роджеру хорошо иметь такого товарища. Абсолютно  нормальный,
чистый английский юноша.
   - О, да, абсолютно. ("Ну и дурак! Ну и дурак!")
   - Прямо удовольствие глядеть, как они едят.
   - О, да, аппетит у них завидный. ("Господи, хоть бы они подавились!")
   Том должен был возвращаться в Лондон с  ранним  поездом  в  понедельник
утром. Декстеры, у которых был загородный дом в Борн-энде,  пригласили  их
всех в воскресенье на ленч.  Ехать  туда  собирались  на  моторной  лодке.
Теперь, когда отпуск Тома закончился, Джулия была рада, что ни разу  ничем
не  выдала  своего  раздражения.  Она  была  уверена,  что  Том  даже   не
догадывается, какую боль он ей  причинил.  Надо  быть  снисходительной;  в
конце концов, он - всего только мальчик, и если уж ставить точки над  "i",
она годится ему в матери. Конечно, печально, что она потеряла  из-за  него
голову, но что поделаешь, слезами горю не поможешь, она  с  самого  начала
сказала себе, что он не должен  чувствовать,  будто  она  как-то  на  него
притязает. В воскресенье они никого не  ждали  к  ужину.  Джулии  хотелось
побыть вдвоем с Томом в этот последний вечер. Конечно, это невозможно, но,
во всяком случае, они смогут погулять вместе в саду.
   "Интересно, он заметил, что ни разу меня не поцеловал с  тех  пор,  как
сюда приехал?"
   Можно было бы покататься на ялике. Как божественно будет хоть несколько
мгновений побыть в его объятиях, это вознаградило бы ее за все.
   У Декстеров собрались в основном  актеры.  Грейс  Хардуил,  жена  Арчи,
играла в музыкальной комедии, и там была целая куча  хорошеньких  девушек,
танцевавших в оперетте, в которой  Грейс  тогда  пела.  Джулия  с  большой
естественностью изображала примадонну, которая ничего из себя  не  строит.
Она очаровательно улыбалась девицам с обесцвеченным перекисью перманентом,
зарабатывающим в хоре три фунта в неделю. У многих  гостей  были  с  собой
фотоаппараты, и  она  любезно  позволяла  себя  снимать.  Она  восторженно
аплодировала, когда Грейс исполнила свою знаменитую арию под аккомпанемент
самого композитора. Она громче всех смеялась, когда комедийная  "старуха",
изобразила ее, Джулию, в  одной  из  самых  известных  ролей.  Было  очень
весело, шумно и беззаботно. Джулия искренно наслаждалась, но когда пробило
семь,  без  сожаления  собралась  уезжать.  В  то  время  как  она  горячо
благодарила хозяев дома за приятный вечер, к ней подошел Роджер.
   - Послушай, мам, тут собралась компания,  едут  в  Мейднхед  ужинать  и
потанцевать и зовут нас с Томом. Ты ведь не возражаешь?
   Кровь прихлынула к щекам Джулии. Она не  могла  совладать  с  собой,  и
голос ее прозвучал довольно резко.
   - А как вы вернетесь?
   - Не беспокойся, все будет в порядке. Кто-нибудь нас подкинет.
   Джулия беспомощно взглянула на сына. Ей нечего было возразить.
   - Будет страшно весело, мама. Том безумно хочет поехать.
   Ее сердце упало. Лишь с величайшим трудом ей удалось овладеть  собой  и
не закатить ему сцену.
   - Хорошо, милый. Только не возвращайся слишком поздно. Помни, что  Тому
вставать чуть свет.
   В это время Том сам к ним подошел и услышал ее последние слова.
   - Вы действительно ничего не имеете против? - спросил он.
   - Конечно, нет. Надеюсь, вы хорошо проведете там время.
   Она весело улыбнулась, но глаза ее сверкали холодным блеском.
   - А я рад, что мальчики уехали, - сказал Майкл, садясь в  лодку.  -  Мы
уже целую вечность не были с тобой вдвоем.
   Джулия  стиснула  зубы,  чтобы  не  взорваться  и  не   попросить   его
попридержать свой  дурацкий  язык.  Ее  душила  черная  ярость.  Это  было
последней каплей. Том не замечал  ее  все  две  недели,  он  даже  не  был
элементарно вежлив, а она -  она  вела  себя,  как  ангел.  Какая  женщина
проявила бы столько терпения? Любая другая  на  ее  месте  велела  бы  ему
убираться вон, если он не  знает,  что  такое  простое  приличие.  Эгоист,
дурак, грубиян - вот что он такое. Жаль, что  он  уезжает  завтра  сам.  С
каким удовольствием она выставила бы его за дверь со всеми его  пожитками!
Как он осмелился так с ней обращаться, этот  ничтожный  маленький  клерк?!
Поэты, члены кабинета министров, пэры Англии с радостью отменили бы  самую
важную встречу, лишь бы поужинать с ней,  а  он  бросил  ее  и  отправился
танцевать с кучей крашеных блондинок, которые совершенно не умеют  играть.
Ясно, что он глуп как пробка. Что уж  тут  говорить  о  благодарности.  За
последнюю тряпку, которая надета на  нем,  плачено  ее  деньгами.  А  этот
портсигар, которым он так гордится, разве не она подарила его?  А  кольцо?
Ну, нет, это ему даром не пройдет, она с ним сквитается. И она даже  знает
как. Она знает его самое уязвимое  место,  знает,  как  ранить  его  всего
больней. Уж она сумеет задеть его за живое! Джулии стало немного  полегче,
когда она принялась в подробностях придумывать план мести. Ей не терпелось
поскорее привести его в исполнение, и не успели они вернуться  домой,  как
она поднялась к себе в спальню. Вынула из сумочки четыре купюры  по  фунту
стерлингов и одну - на десять шиллингов. Написала короткую записку:

   "Дорогой Том.
   Вкладываю деньги, которые надо оставить слугам, так как не  увижу  тебя
утром. Три фунта дай дворецкому,  фунт  -  горничной,  которая  чистила  и
отглаживала тебе костюмы, десять шиллингов - шоферу.
   Джулия".

   Она позвала Эви и велела, чтобы горничная, которая разбудит Тома завтра
утром,  передала  ему  конверт.  Когда  Джулия  спустилась  к  ужину,  она
чувствовала себя гораздо лучше. Пока они ели, вела  с  Майклом  оживленный
разговор, потом они сели играть в безик. Даже если  бы  она  целую  неделю
ломала себе голову, как сильней уколоть Тома, она не придумала  бы  ничего
лучшего.
   Но уснуть Джулия не смогла. Она лежала в постели  и  ждала  возвращения
Роджера и Тома.  Ей  пришла  в  голову  мысль,  прогнавшая  весь  ее  сон.
Возможно, Том поймет, как он мерзко себя вел. Если он хоть на  секунду  об
этом задумается, он увидит, как он ее огорчил; быть может, он пожалеет  об
этом, и  когда  они  вернутся  и  Роджер  пожелает  ему  доброй  ночи,  он
прокрадется к ней в комнату. Если Том это сделает, она  ему  все  простит.
Письмо, наверное, лежит в буфетной, ей будет нетрудно спуститься  тихонько
вниз и забрать его. Наконец подъехала машина. Джулия включила свет,  чтобы
взглянуть на часы. Три часа. Она слышала, как  юноши  поднялись  наверх  и
разошлись по своим комнатам. Джулия ждала. Зажгла ночник у кровати,  чтобы
Тому было видно, когда он откроет дверь.  Она  притворится,  что  спит,  а
когда он подойдет к ней на цыпочках, медленно откроет  глаза  и  улыбнется
ему. Джулия ждала. В тишине ночи она  услышала,  как  он  лег  в  постель;
щелкнул выключатель. С минуту она глядела прямо перед собой, затем,  пожав
плечами, открыла ящичек в тумбочке возле кровати и взяла из  пузырька  две
таблетки снотворного.
   "Если я не усну, я сойду с ума".

Текст из библиотеки Максима Мошкова.